Самые страшные каникулы

Володя бросился было к мальчишке, чтобы помочь ему, но было поздно: тот вздрогнул, захрипел и обвис на сучьях, поникнув головой. Из рта потекла кровь.

«Он умер», — понял Володя и чуть не заплакал от горя. И мальчишку было жалко, погибшего такой мучительной смертью, и себя: только-только встретил нормального человека, у которого, очень может быть, даже мобильник оказался бы, с которым хоть человеческим языком можно было поговорить, а не этим сказочным наречием, которым все вокруг выражаются, — и тотчас потерял его…

Но как он сюда попал, этот парень? Такое впечатление, что Володя уже видел его раньше… Определенно видел! Ему отлично знакома эта темно-синяя мятая футболка, и эти джинсы с торчащим из кармана не очень-то свежим носовым платком, и эти кроссовки адидасовские… Ему знакомы эти русые растрепанные волосы с косым небрежным пробором… Ему знакома эта повисшая загорелая рука, на которой виднеется белая полоска от потерянных часов!

Это он потерял часы. Это его рука, его небрежно причесанные волосы, его кроссовки, джинсы и футболка. Это он, Володька Зиновьев, стоит у дерева, пронзенный сучьями, как ножами.

Это он только что умер страшной и мучительной смертью…

Володя зажмурился и отвернулся.

«Чудится! — твердо сказал он себе. — Мне все это чудится! Я живой. Я вот… стою и думаю. А мертвые думать не могут. Я жив! Не буду туда смотреть!»

Какой-то звук раздался рядом. Словно бы кто-то что-то с аппетитом жевал, и глотал, еще не дожевав, и аж давился, но все же спешил есть.

Омерзительный звук.

Володя открыл глаза, заранее брезгливо сморщившись, и тут же с воплем кинулся куда-то, не разбирая дороги, а в глазах все еще стояла кошмарная картина: тот самый паук, которого Володя видел несколько минут назад, снова спустился со своей паутины и с аппетитом наслаждался обедом. На обед у него был туго запеленатый в паутину сверток. Большой сверток, размером с нормального мальчишку. Да и сам паук снова вырос и еще подрастал с каждым откушенным куском. Он отрывал обмотанные липкой серой паутиной куски верхними конечностями и зелеными фосфоресцирующими жвалами, а из серого паутинного свертка торчали только ноги жертвы: ноги в синих джинсах и в адидасовских кроссовках.

«Это он меня пожирает, — тупо подумал Володя на бегу. — Меня…»

Бежать среди густого подлеска было трудно, уже подгибались ноги, но, как ни странно, Володя постепенно приходил в себя от этого нагромождения ужасов. Он бежит, он дышит, ему страшно, у него ломит ноги — значит, он жив. Он не погиб, пронзенный сучьями, его не пожрал паук с зелеными жвалами. Это были какие-то призраки, наваждения!

Наваждение— это то, что кто-то на тебянаводит. Например, какой-то колдун. Или шаман. Шаман Чернонд!

«Жаждой мести полон, преследует он вас, желая погубить!» — вспомнились слова Хозяина Зайцев.

Хитер шаман… Не смог зарезать Володю у того столба — но не угомонился. Наводит разные страхи-ужасы… Понимает, что они бьют так же верно, как нож. Просто удивительно, как у Володи сердце не разорвалось, когда он увидел эти кошмарные сцены!

Увидел свою смерть…

«Хватит с меня! — чуть не закричал он. — Надоело мне здесь! Я хочу домой! Осточертел весь этот ваш ужастик!»

Ну да, он ведь не Юлечка Комарова, которая всякие ужастики обожает, за что и заработала прозвище Пугало! Но еще неведомо, что было бы с Юлечкой, окажись она здесь! Небось ей бы тоже не слишком-то понравилось. Потому что все вокруг — неправильный ужастик! Правильный ужастик — это тот, который совершается с кем-то другим, а ты в это время сидишь на диване, лопаешь мандарины, или конфеты, или, на худой конец, чипсы, если, к примеру, у тебя аллергия на мандарины или шоколад, смотришь телевизор или книжку читаешь — и думаешь, жуя и блаженствуя от легкой необременительной дрожи, которая иногда пробегает по спине: «Эх, вот бы мне оказаться на месте этого слабака… я бы! Да я бы!»

А когда попадаешь «на место этого слабака», мечтаешь о диване и о пакете с чипсами или о конфетах и мандаринах, если, к примеру, у тебя ни на что нет аллергии…

Но Володька остро чувствовал, что еще чуть-чуть — и у него разовьется самая настоящая аллергия на местные ужастики. И не просто какая-нибудь там жалкая почесуха, а смертельный отек Квинке! ^[17] Вот только кто окажет ему экстренную помощь?!

Чогграм — в порядке взаимовыручки?

Володя невесело усмехнулся.

— Если бы я хотя бы знал, зачем сюда угодил! — горько пожаловался он невесть кому. — Ну нельзя же просто так взять и забросить чела в какие-то дебри фантастики! Без всякого смысла, чтобы он как ошалелый пытался найти дорогу домой, но все время наступал на раскиданные кругом грабли! Зачем?! Чтобы было что внукам рассказать, да? Но еще не факт, что у меня будут внуки! Не факт, что я отсюда выберусь! И даже если выберусь, я быстренько всю эту чухню забуду! И не вспомню никогда! Точно говорю!

И погрозил в пространство кулаком.

Он сам не понимал, зачем выкрикивает все это так громко и кому угрожает. Это было глупо, и со стороны, конечно, выглядело глупо… то-то все вокруг замерло и притихло!