Самые страшные войска

Я не стал говорить комэску, что вовсе не собирался таранить немца, просто врезался в него, когда меня сбили. И комэск энергично стал трясти руки бойцам. А потом сказал мне:

– Ну, садись в полуторку, к нашим поедем. Комполка уж на тебя представление к Герою написал.

– Погоди, – говорю. – С бойцами попрощаюсь.

Вышли мы на крыльцо и я тихо попросил их:

– Вот что, ребята. Вы того... Не говорите никому, как я вас умолял не расстреливать меня. А то если наши узнают, то мне только и останется, что самому застрелиться.

– Да вы сами, того, не проболтайтесь. Вы ж слыхали – искали вас уже. Если б мы вас не довели, нас бы самих расстреляли.

– Закурить не желаете? – спросил второй, чтоб перебить нехороший осадок.

Я кивнул, и бойцы быстро скрутили самокрутки себе и мне. Задымили. Да видно от переживаний курево мне впрок не пошло, закашлялся. Дым кислый какой-то, и затхлым отдаёт.

– Не понравилось? – спросил один из них.

– Чего-то, не распробовал... странный какой-то табачок.

Они оба рассмеялись.

– Да нет уж у нас давно табачка. Опавшие листья под снегом собираем, высушиваем на печке, измельчаем и курим.

И так мне вдруг вспомнилось ясно, как мы, лётчики, пижонски дымили «Казбеком» перед техническим составом, что аж плохо мне стало. Конечно, летунам никто из них не завидовал. Мы – смертники, а они ничем на земле не рисковали, разве что денатуратом отравиться. И всё ж таки, некрасиво как-то.

Вот так-то, ребята, – закончил свой рассказ бывший лётчик-истребитель, а ныне механик автоколонны.

– А к ребятам тем ты заехал? – спросил водитель водовозки. – Ты ж обещал проставиться.

– Заехал как-то, погода была нелётная. Да только не было уже их в живых, весь тот батальон народного ополчения погиб в боях на Невском пятачке.

Хроника последнего «тряпочного»

Зима 1942 года, блокадный Ленинград.

(Рассказываю со слов автомеханика, ветерана войны, бывшего лётчика).

Наш полк стоял тогда на Комендантском аэродроме, на севере Ленинграда. Аккурат за Чёрной Речкой, где Пушкин на дуэли стрелялся с Дантесом. Эх, бедолага Александр Сергеич, на войну б его, тут бы вволю настрелялся, отпала бы охота дуэлировать.

На вооружении у нас всё больше старые самолёты были. Все новые, вроде МИГ-3, ЯК-1 и ЛАГГ-3, как известно, перед войной на приграничных аэродромах собрали. Там их и пожгли в основном, прямо на стоянках. А нам остались «тряпочные» – И-153, И-16, И15бис и прочее старьё. Не, и на них можно воевать. Горизонтальная манёвренность у них очень уж хорошая была. Бывало, зайдёт немец в хвост, а ты – рраз – на месте круто разворачиваешься и почти в лоб его расстреливаешь. Да только перевелись скоро такие дураки среди немцев. Атаковали они сверху, а после тут же свечой взмывали снова вверх, и хрен ты его там достанешь. Пока на чахлом ишачке поднимешься к нему, он тебя ещё десяток раз сбить успеет. Вобщем, воевать на «тряпочном» можно было только, если немец сам на тебя полезет. А если не захочет – то ничего ты с ним не сделаешь. Уж очень большое у немецких мессеров было превосходство в горизонтальной скорости и скороподъёмности, на чём и выигрывали. Единственное – их бомберы мы могли догнать и сбить, да и то не всегда, и не всякие. Опять же – из дюраля у них машины. А у нас – «тряпочные».

Поясню, что это значит. Главная силовая ферма самолёта варилась из стали, остальной каркас и нервюры крыла – из дерева. И всё это обшивалось фанерой и перкалью: полотном, покрытым лаком. Со временем лак пооблетал, ткань растрёпывалась, При полёте за самолётом развевались лохмотья. Техсостав тщательно наклеивал новые куски ткани взамен растрепавшихся, заново лачил их, да только со временем это опять становилось лохмотьями. Даже неудобно было перед врагом, честное слово. Не будет враг уважать противника в лохмотьях. А на «Чайке» И-153, стойки крыльев обматывались проклеенной миткалевой лентой. Со временем витки ленты отставали, разматывались, и в полете колыхались на ветру, как лохмотья у нищего.

Но тыл потихоньку налаживался, заводы наращивали выпуск новых машин. К нам стали приходить ЯКи, ЛАГГи. Такие же тряпочные и фанерные по большей части, впрочем. Но летали они уже намного резвее, можно было с фашистами потягаться. Да ещё союзники подкидывали свои «Харрикейны» и «Томогавки». Ничего машины, но наши ЯКи всё ж лучше были. А старые машины куда? Да никуда, кто ж позволит списывать исправные боевые машины, пусть и устаревшие, перед лицом превосходящих сил противника. Летали эти «ястребки», пока не собьют. Наконец, осталась из старичков лишь одна «Чайка», И-153. Пилот, тяжело раненый в бою, убыл в госпиталь, и встал вопрос – кому отдать бесхозную машину?