Самые темные дороги

– Это называется скрытыми отпечатками, но при соприкосновении с вязкой средой, такой, как краска, они легко различимы. Каждый человек имеет уникальные папиллярные узоры на ладонях и кончиках пальцев, которые можно сравнить с отпечатками. – Еще одна пауза. – Дело в том, что человек повсюду оставляет следы. Они могут быть незаметными для неопытного глаза, но специалисты знают, где нужно искать. Наука может доказать, что ты была там, Тори. Это называется принципом Локара[4].

Взгляд Тори отскочил, как пуля, к ряду фотографий в рамках на стене возле бара. Ребекка посмотрела туда; Тори сосредоточилась на портретной фотографии офицера конной полиции при полных регалиях. Стало ясно, что девочка уже знает о принципе Локара. Ее приемный отец, Гейдж Бартон, был ведущим детективом из отдела по расследованию убийств. Очевидно, Тори была знакома с основами криминалистики. Это был портрет Гейджа Бартона.

Ребекка поднялась на ноги и подошла к портрету и нескольким снимкам меньшего размера, развешанным вокруг.

На небольших фотографиях – сцены торжественных похорон сержанта Гейджа Бартона: члены RMCP в парадной форме, традиционных куртках из красной саржи, с офицерскими ремнями, стетсоновскими шляпами, медалями и траурными ленточками. Восемь человек, которые несли гроб, сопровождались морем офицеров в красной униформе. Почетный караул и троекратный салют холостыми патронами над могилой. И скорбный образ сидящей Тори, которой преподнесли безупречно сложенный канадский флаг в честь ее приемного отца. Оливия и Коул сидели по обе стороны от девочки, а немецкая овчарка лежала у ее ног. На последнем снимке был изображен офицер конной полиции, игравший на волынке в утреннем тумане.

У Ребекки перехватило горло. Она подумала о фотографии в доме Эша, о фотографии ее собственного отца в парадном мундире, о гордом выражении его лица, о его выправке. И неожиданно испытала острую боль при мысли о том, как бесславно он ушел из жизни.

Он никогда не будет похоронен с воинскими почестями, как сержант Гейдж Бартон. В груди Ребекки вспыхнула ярость.

Она собиралась доказать, что ее отец не покончил с собой. Она собиралась предоставить несомненные доказательства, что ее отец погиб в результате расследования давно закрытого дела, которое он никогда не забывал и собирался раскрыть. Что он фактически был убит при исполнении служебного долга. И будь она проклята, если не сможет обеспечить ему мемориальную церемонию, которой он мог бы гордиться. Прощание с героем. Потому что в ее глазах он был героем, даже если она ни разу не говорила ему об этом. А волынки… что же, она наймет волынщика. Ребекка хорошо помнила, как звуки гимна «О, благодать», исполняемого одиноким волынщиком, однажды довели отца до слез.

Она сделала глубокий, дрожащий вдох, почти опасаясь повернуться лицом к комнате. Опасаясь, что все увидят ее безраздельную любовь к отцу, почувствуют ее боль и уязвимость.

По-прежнему не оборачиваясь, Ребекка тихо спросила:

– Это твой отец, Тори?

Молчание. Ребекка повернулась к ней.

– Это действительно прекрасная церемония. Ты должна гордиться им.

У Тори задрожали губы. Ребекка вернулась к Эшу и опустилась на диван рядом с ним.

– Я хочу, чтобы мой отец смог получить такую похоронную службу, которой он мог бы гордиться. Он был офицером полиции, как и твой отец.

– На самом деле Гейдж не был моим отцом, – пробормотала Тори.

– Конечно же был. Есть много разных способов быть отцом… или ребенком.

Тори уставилась на нее.

– Я хочу узнать, застрелился мой отец или же погиб при расследовании уголовного дела, над которым он работал. То есть на боевом посту. – Ребекка откашлялась. – Мой отец не будет удостоен почетного воинского погребения, как сержант Гейдж Бартон, но я хочу почтить его память так, чтобы отец мог гордиться этим. Поэтому я должна выяснить все обстоятельства его смерти.

Оливия и Коул обменялись резкими взглядами.

– Меня там не было, – прошептала Тори и зажмурилась. В уголках ее глаз показались слезы.

Ребекка кивнула:

– Тяжело терять родителей в таком возрасте. Я знаю, потому что потеряла свою маму, когда мне было двенадцать лет. Она скоропостижно скончалась от рака, и, думаю, это навсегда изменило меня. А теперь моего отца тоже нет, и мне остается только сожалеть об этом, потому что я не приезжала домой так часто, как было нужно, и не говорила, как я люблю его. Я… – Она вдруг охрипла и еле слышно добавила: – Я слишком редко обнимала его. Не понимала, как ему тяжело и одиноко.

Эш положил руку ей на колено. Жест был теплым и утешительным, и Ребекка не оттолкнула его. Вместо этого она почти рефлекторно, словно нуждаясь в подсознательном утешении, накрыла его руку своей в знак молчаливой благодарности.

– Я никого и ни в чем не обвиняю, Тори, – мягко сказала Ребекка. – Мне известно, что ты была там. Я просто хочу знать, что ты видела.

Тори вздрогнула как от удара.

– Меня там не было!

– Кто был с тобой?

Девочка начала дрожать; ее лицо было призрачно-белым.

– Никто. Я же сказала. Никто. Меня там не было.

Оливия вскочила на ноги: