Тьеру такой и был нужен. Ведь мир неблагосклонно отнесся к зверствам, которые чинило правительство Тьера над поверженными коммунарами. И потому необходим был лояльный журналист, который, описывая современные события, мог бы смягчить их. А поскольку самым грозным оппонентом оказалась влиятельнейшая английская газета «Таймс», в ее парижское бюро Тьер и пристроил Бловица. Однако первая же статья показала: провинциальный репортер не так уж и покладист. Тьер приказал ему немедленно написать о переговорах с немецким послом.
— Германия удовлетворена строгими мерами, которые предпринимает мое правительство в отношении преступников-коммунаров! — напыщенно заявил глава французского правительства, но глазки его при этом подозрительно забегали.
И Бловиц учуял подвох. Он не стал торопиться и перепроверил сведения по немецким каналам. Оказалось, все наоборот: немецкий посол заявлял протест против жестокости в обращении с людьми, даже если они преступники. Именно так он и написал в статье. И с тех пор в самых высших кругах заговорили:
— Кажется, этого коротышку Бловица не проведешь!
Репортер быстро пошел в гору. Он даже изобрел собственный жанр: интервью, в котором фигурировали его вопросы и ответы интервьюируемого. Однако Бловица интересовали только самые сенсационные темы, и на них у него оказался потрясающий нюх.
В 1873 году в Париже объявилась красавица-княгиня мадам Кральта. Сорила деньгами, желая войти в высшие круги, особенно военные. Узнав о том, что Бловиц вхож к Тьеру, пригласила его на ужин «тет-а-тет». Репортер прибыл немедленно, рассыпался в комплиментах, но был настороже, поскольку выяснил, что ранее мадам Кральта жила в Германии и звалась фрау Кральт. Так зачем же она приехала в Париж — не по велению ли немецкой разведки?
Однако, когда подали изысканные вина, журналист расслабился, забыв о своих подозрениях. Хозяйка же, восторгаясь его статьями, начала ловко выспрашивать о реформах перевооружения, которые собиралось проводить французское правительство. Конечно, это секретная тема, но Стефану так захотелось выглядеть всезнающим в глазах красавицы. А мадам уже откровенно заманчиво опустилась на диван, шепча:
— Расскажите, мой друг!
И тут Бловиц заметил, что пламя свечи в канделябре перед зеркалом отклонилось и замерцало, словно от сквозняка. Напрягшись от неожиданной догадки, Бловиц выхватил из рук красавицы веер из тончайших павлиньих перьев и поднес к зеркалу. Перья заколыхались, как и пламя свечей.
— Мадам, из вашего зеркала дует, — проговорил Бловиц, поднимаясь. — Между створками — промежуток, нас подслушивают. И вы это прекрасно знаете!
Кральта вскрикнула и в ярости указала Бловицу на дверь. Репортер, смешно поклонившись, вышел. Уже из коридора он услышал яростные вопли мадам и ругательства ее собеседника. Все — по-немецки.
Выходит, фрау Кральт выспрашивала его по заданию германской разведки, а он, дурак, едва не попался. Счастье, что опять перья спасли! Вот и не верь цыганкам…
Статья о том, что под носом у парижской контрразведки работают немецкие шпионы, произвела сенсацию. Тираж «Таймс» подскочил по всему миру. В благодарность газета повысила жалованье Бловица и открыла ему неограниченный кредит на репортерские нужды. Но и Стефан, которого читатели окрестили «маленьким великим репортером», работал на совесть: писал по 3–4 громадных статьи в неделю. Он умел раздобыть самые сенсационные сведения и никогда не ошибался. Недаром публика была уверена:
— Если Бловиц скажет в июле, что завтра пойдет снег, значит, так и случится!