Странная женщина и странное жилище! Простой люд даже крестится, проходя мимо: а ну как она — ведьма или, того хуже, вампирша?! Ведь весь день в особняке на Большой Миллионной тишина, сумрачные окна тяжелыми портьерами завешены. И только поздно вечером дом оживает: портьеры раздвигаются, в залах вспыхивают сотни свечей, слуги высыпают на улицу с золотыми канделябрами, так что Большая Миллионная начинает мерцать огнями, словно огромный бриллиант. Ближе к полуночи начинали съезжаться кареты. Собираются гости. И ровно в два часа ночи начинается парадный обед.
Едва господа изволят рассесться за огромным инкрустированным столом на две сотни персон, их слуги занимают места на людской половине, где их тоже ждет отменное угощенье. Но и закусывая, слуги боязливо оглядываются, крестятся, негромко обсуждая хозяйку дома и заведенные ею странные порядки.
А в один из вечеров в дворницкой бывалым кучерам пришлось успокаивать слугу, впервые привезшего своего господина на Миллионную.
— Ночами люди добрые спят, одни упыри бродят! — истово осенял себя крестом кучер. — Может, ваша княгиня — ворожея? Мужиков привораживает? Не дай Господь! Ведь мой-то хозяин совсем мальчишка — восемнадцать годков всего.
Бывалые кучера только посмеиваются:
— А ты кого привез?
— Пушкина Александра Сергеевича!
Княгиня Голицына проскользнула в свой будуар, тщательно прикрыв дверь, и тихонько хихикнула. Чего только люди про нее не болтают, особливо в людской. Другая бы возмутилась, а княгиня Голицына любит послушать что-нибудь остренькое. Забавный выдался денек, вернее, ночка! Давно она так не веселилась: у юного Александра Пушкина, которого она пригласила впервые, тысячи забавных историй в голове. И сам он забавный — нетерпеливый, горячий. Пишет хорошие стихи, и княгине заявил с порога:
— Вы, Эудокси, — моя муза!
Пришлось поправить юношу:
— Я русская, Александр. И не к лицу мне «французиться», как болонке! Никакая я не «Эудокси», а обычная Евдокия. А если хотите быть со мной в дружбе, зовите Авдотьей.
Княгиня улыбнулась, вспоминая, как еще пятилетней девочкой объявила домашним: «Я — Авдотья!» Гувернантка в ужас пришла: «Вы — барышня из знатного рода, а не деревенская девчонка. И потому должны выучить французский язык и зваться на благородный манер — Эудокси!»
Девочка учила язык, но все равно огрызалась: «Я — Авдотья!»
Может, и наказали бы ее за такое упрямство, да у кого поднимется рука на сироту? Родители крошечной Авдотьи — действительный тайный советник, сенатор Иван Михайлович Измайлов и его жена Александра Борисовна, урожденная Юсупова, — уже умерли к тому времени, оставив своих двух дочек — Дуню и ее младшую сестру круглыми сиротами. После смерти родителей девочки жили в Москве у дяди — Михаила Михайловича Измайлова, московского градоначальника. С ним же потом переехали в Петербург. Но и дядюшка Михаил Михайлович, покричав на старшую племянницу, назвавшуюся таким просторечным именем, в конце концов смирился. Упрямства Авдотье с детства было не занимать — во всем она привыкла держать свой верх. Решила, например, в десять лет, что станет учиться истории, естественным наукам, а главное, математике, как мальчики, и уговорила-таки дядю нанять преподавателей. Пока младшая сестра разучивала контрдансы и кадрили, старшая, ничуть не стесняясь, решала математические задачки. Да, много гонору было. Жаль, в главном не смогла судьбу переупрямить…
А все — Павел! Во всей чехарде ее жизни виноват этот сумасбродный император. Дорвался до власти и пошел чудить — решил самолично устраивать судьбы «любимых подданных» — женить по собственному усмотрению. Вот и облагодетельствовал 19-летнюю Дуню — выдал в 1799 году замуж за своего любимца — князя Сергея Михайловича Голицына, благо тот был несметно богатым да молодым — всего-то 25 стукнуло. К тому же по велению Павла князь недавно стал действительным тайным советником, кавалером почти всех высших орденов России. Но ведь и Дуня Измайлова — не с улицы: ее отец тоже был в чести, да и богач-дядюшка отписал ей половину состояния. А уж в высшем свете Авдотья своей красотой да статью вообще грандиозный фурор произвела, на самых значимых балах в обеих столицах блистала. На одном из таких балов в Петербурге и представили ей будущего мужа. Авдотья взглянула и с лица спала. Мозгляк! Росточку небольшого, глазки прищурены, ручки дергаются — чистый паучишко. Как за такого замуж идти?! Но разве откажешь? Ведь царская милость, пропади она пропадом!
Словом, сыграли свадьбу — роскошно, пышно. Высший свет обеих столиц две недели гулял. Но взбалмошный Павел вдруг охладел к любимцу, чуть не в тюрьму посадить решил. Пришлось Голицыным бежать за границу. Пока путешествовали, муж где-то поотстал, а сама Авдотья помчалась по Европе.