Самые знаменитые ученые России

В 1875 году Ковалевский сдал в Петербургском университете магистерские экзамены. Старший брат настоятельно советовал ему устроиться в один из провинциальных университетов, где можно было спокойно заниматься наукой, но это совершенно не устраивало Софью. Она не хотела покидать Петербург, где была сосредоточена научная жизнь. Чтобы обеспечить семью, Ковалевский вновь возвращается к издательской деятельности. Параллельно он активно сотрудничает в газете «Новое время» и ввязывается в сомнительные спекуляции со строительством доходных домов и бань. В гостеприимном доме Ковалевских часто бывают самые знаменитые люди Петербурга. Как позже писала Софья Ковалевская: их захватило «спекулятивное направление». Они решили накопить денег, а уж затем целиком отдаться науке.

17 октября 1878 года у Ковалевских родилась дочь Софья.

Это тоже потребовало дополнительных расходов, и не малых.

Стремясь получить материальную независимость, Ковалевский все глубже и глубже увязал в финансовых авантюрах. Взяв крупные кредиты, он уже не смог рассчитаться с кредиторами. У Ковалевских описали даже мебель. В мае 1880 года им пришлось уехать в Москву.

В Москве Ковалевскому в последний раз улыбнулось счастье.

Он вдруг получил место в правлении, а затем занял кресло директора «Общества русских фабрик минеральных масел Рагозин и Компания», а в декабре того же года его избрали доцентом Московского университета.

Наконец-то появились деньги и открылись перспективы, но, к сожалению, Ковалевский был уже слишком вымотан. В его письмах к старшему брату не раз прорывались горькие признания того, что, видимо, он не смог правильно построить свою жизнь и большую часть прожитых лет гонялся за призраками.

Летом 1882 года Ковалевский по делам Общества уехал в Америку.

В этой поездке недобрые мысли преследовали его с самого начала.

Ковалевский побывал на съезде натуралистов в Канаде, в Гарвардском университете познакомился с зоологом А. Агассисом, побывал в Нью-Хейвене у палеонтолога О. Марша, а в Филадельфии у палеонтолога Э. Копа, но везде его преследовало какое-то ужасное чувство потерянности. Наконец, он узнал, что в России во время его поездки разразился скандал: возглавляемое им Общество потерпело финансовый крах.

Ковалевскому пришлось срочно вернуться.

Теперь он был полностью разорен.

Впереди его ожидали только суд, бесчестье, опись имущества. Даже семье, находившейся в то время за границей, он не мог послать денег. Не выдержав всего этого, в ночь с 15 на 16 апреля 1883 года Ковалевский покончил с собой.

Софья Ковалевская вернулась в Москву и сумела восстановить честное имя мужа, но спасти великого ученого это уже не могло.

Софья Васильевна Ковалевская

Математик.

Родилась 3 января 1850 года в Москве.

До пяти лет жила в Москве, затем в Калуге. Затем – в селе Палибино Витебской губернии в имении отца генерал-лейтенанта артиллерии В. В. Корвин-Круковского, воевавшего на Балканах, а затем назначенного начальником московского арсенала. Имение Корвин-Круковских было огромным. Прямо к барскому дому примыкал парк, постепенно переходящий в глухой лес, а в самом доме было много залов и комнат.

«В двенадцать лет, – писала Ковалевская в своих воспоминаниях, – я была глубоко убеждена, что буду поэтессой. Из страха гувернантки я не решалась писать своих стихов, но сочиняла их в уме, как старинные барды, и поверяла их своему мячику. Погоняя его перед собой, я несусь, бывало, по зале и громко декламирую два моих поэтических произведения, которыми особенно горжусь: „Обращение бедуина к его коню“ и „Ощущения пловца, ныряющего за жемчугом“. В голове у меня задумана длинная поэма „Струйка“, нечто среднее между „Ундиной“ и „Мцыри“, но из нее готовы пока только первые десять строф…»

Рано проявившиеся математические способности Ковалевской были замечены и поддержаны ее родным дядей П. В. Корвин-Круковским и профессором физики Тыртовым, часто посещавшим имение.

Да и некоторые случайности счастливо вмешались в судьбу.

«Когда мы переезжали на житье в деревню, – рассказывала Ковалевская в своих воспоминаниях, – весь дом пришлось отделать заново и все комнаты оклеить новыми обоями. Но на одну из наших детских комнат обоев не хватило. Эта обиженная комната так и простояла много лет с одной стеной, оклеенной простой бумагой. Но, по счастливой случайности, на эту предварительную оклейку пошли именно листы литографированных лекций Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислении, приобретенные моим отцом в его молодости.

Листы эти, испещренные странными, непонятными формулами, скоро обратили на себя мое внимание. Я помню, как я в детстве проводила целые часы перед этой таинственной стеной, пытаясь разобрать хоть отдельные фразы и найти тот порядок, в котором листы должны были следовать друг за другом. От долгого ежедневного созерцания внешний вид многих из формул так и врезался в моей памяти, да и самый текст оставил о себе глубокий след в мозгу, хотя в самый момент прочтения он и остался для меня непонятным.