Самые знаменитые ученые России

«В шахты я обычно спускался прямо на канате, закрепленном за лом, вбитый в край воронки, образовавшейся вследствие осыпания земли вокруг устья шахты. Спуск производили коллектор и рабочий. На конце каната привязывалась палка, обычно ручка от кирки, закрепленная в большой петле. Я пролезал в петлю, усаживался на палку и, держась руками за канат, пятился назад в воронку шахты. В самой шахте нужно было все время отталкиваться ногами от стенки шахты, так как канат полз по одной из стенок, а не был закреплен в центре над шахтой. Подъем производился в обратном порядке. В этом случае приходилось как бы идти по стенке шахты лицом вперед, что менее неприятно. Были случаи, когда из особенно глубоких шахт мои помощники были не в силах вытащить меня обратно и извлекали только при помощи лошадей. Огромная сеть выработок под землей нередко не могла быть обследована за один раз, и я проводил в подземных работах дни и ночи, иногда по трое суток не выходя на поверхность. Помощники мои обычно отказывались спускаться вместе со мной из страха перед обвалом, и в большинстве случаев я работал один.

Глубочайшая тишина и темнота старых заброшенных выработок имеет какое-то своеобразное очарование, – вспоминал Ефремов. – Работа настолько затягивает, что не замечаешь, как бегут часы. День или ночь там высоко на поверхности – совершенно все равно: здесь переходишь на другой счет времени. То проходишь по высоким очистным работам, где гулко отдаются шаги и теряется слабый свет свечи, то ползешь, еле протискиваясь, в узких сбойках, то карабкаешься по колодцам, восстающим на другой горизонт. Иной раз проходишь по широкому штреку и вдруг тебя подталкивает каким-то инстинктом; резко останавливаешься – и вовремя: в двух-трех шагах впереди чернеет огромная круглая дыра большой шахты, уходящей на более глубокий горизонт. Вверх в бесконечную тьму также уходит тот же колодец, и свет свечи слабо освещает отвесные стены без малейших следов давно сгнившей или вынутой крепи. В древних очистных выработках иногда натолкнешься на высокие черные столбы старых крепей, уходящие вверх в темноту. Если ткнуть пальцем, палец влезает совершенно свободно, как в масло, в березовую или в кленовую крепь. Иногда журчат ручейки по дну водоотливных выработок, громко звенят водопады, сбегающие вниз на затопленные горизонты. Часто в потолке на стенках выработок обнажены гигантские (до двух метров в поперечнике) стволы хвойных деревьев пермского времени, окремненных и ожелезненных. Встречаются иногда пни с корнями и сучья. Большая радость встретить непосредственно в стенке выработки торчащую кость и, работая киркой в этом месте, обнаружить целое скопление крупных гладких зеленовато-синих от медных солей костей пермских пресмыкающихся. Или разбивать хорошо раскалывающуюся на плитки мергельную руду, отыскивая на зеленой поверхности ее черные кости амфибий, скелеты рыб, отпечатки крыльев насекомых и остатки растений – все эти следы прошлого животного и растительного мира на глубине 60–80 и более метров под землей, в глубочайшей тишине и мраке…»

В начале 1940 года в Москве, на совещании, посвященном знаменитой работе Чарьза Дарвина «Происхождение видов», Ефремов впервые дал обобщающий обзор исследований, проведенных им в том пограничном отделе биологии и геологии, который он назвал тафономией. В марте 1941 года защитил докторскую диссертацию «Фауна наземных позвоночных средних зон перми СССР». В том же году консультировал экспедицию, выполнявшую срочные задания Управления тыла Красной Армии. Когда фашисты подошли к Москве, сотрудники Палеонтологического института были эвакуированы в Алма-Ату. Оттуда Ефремов переехал во Фрунзе. Там он перенес тяжелую форму лихорадки, получив болезнь сердца, мучившую его до конца жизни.

С 1946 по 1949 год Ефремов возглавлял Монгольскую палеонтологическую экспедицию Академии наук СССР, открывшую целую эпоху в изучении динозавров. Даже отдельные извлечения из статей Ефремова дают гораздо больше действительно научной информации о динозаврах, чем множество глянцевых книжек, которыми заводнены сейчас книжные развалы. Жаль, что Ефремов не успел написать популярную книгу о палеонтологии. Он собирался это сделать и такая книга, несомненна, была бы сейчас чрезвычайно интересна и полезна для школьников и для всех интересующихся палеонтологией.