Самый бешеный роман

– Никто не давал ей согласия на эту операцию, а она исподтишка, пока никого не было, взяла и уморила старушку! Я все сделаю, чтобы эту идиотку уволили по статье! Спрашивается, зачем резать человека, которому почти 90 лет? У нее уже метастазы вовсю… Какой смысл? Состояние было запущенное! А бабуся могла бы еще года три прожить – у стариков опухоли развиваются очень медленно.

– И что? – едва сдерживая слезы, снова спросила Икки.

– Ничего. Захожу я после командировки в палату – старушки нет. Один ее скромный узелочек с вещами висит на стуле, тросточка у кровати и гора газет. Она любила читать газеты. Я спрашиваю у народа, где старушка. А они мне: «В другое отделение перевели!» Это другое отделение – морг. Одинокая совсем бабулька была, даже никто за вещами не пришел. Я эту Динку уничтожу! Диплома ее лишу! – плача, выговорила Пуля.

И мы все заревели – все, кроме Анжелки.

– Нельзя так относиться к смерти. Этой старушке было дано испытание по грехам ее. Теперь она обрела вечный покой. Нечего так убиваться. А мстить нехорошо. Зачем человека диплома лишать?

– Какая же ты жестокая, Огурцова! – сквозь слезы выпалила я.

– Ничего я не жестокая! Это вы недалекие, надо в храм божий почаще ходить! И вообще, мы собрались для того, чтобы поплакать? Я еле уговорила свекровь посидеть с Кузей, а вы…

– Как Кузя-то? Прошел у него кашель? – шмыгая носом, спросила Пулька исключительно ради приличия и врачебного долга. И как это было с ее стороны легкомысленно!

– Кашель прошел, – обстоятельно начала рассказывать Анжела, ухватив пальцами-пинцетом кремовую розочку, – но теперь новая беда – понос. Я не знаю, просто не знаю, что с ним делать! Всю прошлую неделю проторчали в поликлинике, потом купили на пять тысяч лекарств! Я не могу точно сказать, что у него, потому что сама я запомнить ничего не в состоянии – Михаил знает. Что-то не так с кишечной флорой. Сначала не было стула дня три, мы стали ему делать клизмы, а теперь он орет как резаный по ночам, на памперсах что-то зеленое… В небольших количествах, правда, но зеленое. Сегодня после клизмочки сходил тоже мало, но какого-то странного цвета – зелено-красного.

Я отодвинула подальше блюдце с пирожным, Икки тоже – судя по всему, ей тоже кусок в горло не лез, а Пулька злобно воскликнула:

– Да вы что, с ума сошли, клизмы-то ребенку каждый день делать! У него, наверное, геморрой, вот и кровь от этого!

– Ох! Как хорошо рассуждать, когда не имеешь собственных детей! Как легко давать советы. Никаких проблем и трудностей у вас у всех! – взбунтовалась Анжела и стиснула зубы. Вообще Анжелка всегда предъявляла нам до абсурда нелепые претензии по поводу Кузьмы – казалось, что в его рождении были виноваты только мы – ее подруги, а Михаил вообще не имел к этому факту никакого отношения. – Пеленки, памперсы, бессонные ночи! Мало того – вот уж две недели как у Кузьмы появилась одна жуткая привычка.

– Какая? – с нескрываемым любопытством спросила Икки.

– Он на прогулке залезает в лужу и вылавливает бычки, причем особенно радуется, когда находит целую сигарету, а потом тянет ее в рот и делает вид, что курит! Ужас!

– И как ты борешься с ранним курением сына? – поинтересовалась Пулька.

– Я его бью.

Мы переглянулись, помолчали минуту-другую – разговор как-то не складывался, и чтобы наконец прервать мучительное и угнетающее молчание, Икки пожаловалась:

– У меня жутко болят ноги. По-моему, у меня варикоз.

– Что ж ты хочешь, это профессиональное заболевание фармацевтов. Ты ведь целыми днями на ногах, – пояснила Пулька.

– А это вы видали?! – воскликнула Огурцова и выставила напоказ свою толстую упрямую ногу. – Вот!

Она задрала длинную «адвентистско-православную» юбку, и под самой коленкой я увидела нарост, очень напоминающий виноградную гроздь. «Вот они – мозги! Я всегда знала, что у нее мозги именно в ногах!» – подумала я.

– Что это? – спросила Икки.

– Варикоз, – с гордостью ответила Анжелка. Она запихнула в рот последний кусок пирожного, посмотрела на часы и сказала, что ей уже пора бежать менять книжки.

Огурцова помахала нам с улицы, и мы все облегченно вздохнули – показалось, даже воздух стал как-то чище, несмотря на сигаретный дым. И хоть Анжелка – наша подруга, но чем дальше, тем нам становится все тяжелее с ней общаться – интересы у нас совсем не соприкасаются: она не понимает нас, а мы ее. Кто тут виноват? И что нам теперь делать? Нет ответа на эти два извечных вопроса.

Мы с Икки уставились друг на друга. Через мгновение в наших глазах зажегся огонек. Потом блеснуло понимание, и мы в один голос крикнули:

– Официант, водки!

И зачем только мы заказали этот неженский напиток?! Ни я, ни Икки не любим водку, но, может, на нас так подействовало общение с нашей правильной во всех отношениях подругой, которая неожиданно устроила свою личную жизнь, и мы где-то в глубине души почувствовали себя ущербными и обездоленными. Может, дал о себе знать скандал в аптеке. Может, Иккина болезнь или одиночество, которое все мы, оставшиеся за столом, испытываем в той или иной мере. Скорее всего все сразу.