Самый бешеный роман

– Провалились за ящик. Иди, оденься и приведи себя в порядок. Они должны приехать через час.

На кровати лежало самое дурацкое платье из моего гардероба – я не надевала его ни разу. Оно было ужасного небесно-розового цвета, трикотажное, с широкими рукавами-воланами и такой же юбкой. В тот день, когда я его купила, у меня были месячные – естественно, я погорячилась.

– Ни за что не надену эту гадость!

– Прекрати! – грозно сказала мама. Мне стало наплевать, что надевать, и я последовала лозунгу, который выдвинули большевики в 1916 году по отношению к правительству во время Первой мировой войны: «Чем хуже, тем лучше». – И положи побольше румян! Пудру не забудь! Подкрась реснички! – выкрикивала она, наводя порядок в моей берлоге.

– Ну вот, совсем другое дело – хорошая девочка из приличной семьи! – обрадовалась она, увидев меня во всей красе. – Только не надо делать такую кислую физиономию.

– Голова болит, – проныла я, и тут взгляд мой упал на сумку с жареным цыпленком и салатами, из которой весело торчало горлышко бутылки шампанского.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Чем?

– Ты хочешь вылакать шампанское, чтобы встретить Власа полупьяной?

– Зато голова пройдет, и я не буду целый день мучиться! – выпалила я и тут же пожалела, что это сказала – сейчас на меня обрушится шквал упреков, и моя бедная голова разболится еще сильнее.

– Резонно, – вдруг сказала мама. – По дороге мы можем купить еще бутылку, все равно придется где-то останавливаться и покупать цветы. Но от тебя будет разить, как от винной бочки! Что подумает Олимпиада Ефремовна?!

– А ты меня решилась уморить?

«Моя судьба еще ли не плачевна?
Ах! Боже мой! Что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна!»

– продекламировала я отрывок из любимого маминого произведения.

– Ладно. У тебя где-то был мускатный орех. Нужно найти, он отбивает запах спиртного.

В отличие от вчерашних поисков новых колгот мускатный орех нашелся очень быстро, мама откупорила шампанское, и мы выпили за бабушкино здоровье.

– Вкусное, правда?

– Как бальзам на душу, – с наслаждением сказала я.

– Полусладкое.

– Я начала новый роман.

– Молодец. Слушай, поехали с нами в деревню, а? Возьмешь с собой компьютер, будешь работать на втором этаже. Тебе никто не помешает.

– Нет, мамочка, я дома привыкла.

– Да ну тебя! Почему ты так не любишь туда ездить?

– Ой! Я же забыла положить бабушкин подарок! – вспомнила я и побежала за ночной сорочкой.

– А я про открытку! На-ка, подпиши, – и мама достала из сумки огромную открытку, на которой был изображен ярко-желтый котенок с красным бантом. – Да, и захвати фотоаппарат, бабушку щелкнем.

– Но он такой старый, в помещении ничего не получится!

– Снимем на лестничной клетке – там светло.

Мы допили шампанское, на душе стало легко, безмятежно, благостно, голова прошла, и было совершенно наплевать, что в этом платье я похожа на поросенка и что меня хотят выдать замуж за противного Власа.

Я нацарапала коротенькое поздравление, и тут задребезжал домофон. Мама сорвалась с места, заметалась, подлетела к телефону, от волнения перепутав его с домофоном. Я хохотала – мне теперь было море по колено.

– Да, Власик, открываю, Власик, – любезно проговорила она и нажала на кнопку. – Ну что ты ржешь! Выброси бутылку и запихни в рот мускат. И мне дай, бестолочь.

Через минуту в дверном проеме вырос он – тот, который двадцать лет назад целый месяц ходил за мной хвостом, ревновал к двоечникам с Крайнего Севера, раздражал своими скучными историями и плоскими анекдотами и уже тогда решил, что наша с ним личная жизнь устроена.

Сейчас, когда Влас находился в метре от меня, он показался мне каким-то другим – не таким, как в детстве, и не таким, каким я видела его совсем недавно в метро. Он был совсем чужим мне человеком – далеким-далеким от моей жизни, привязанностей. Он не знает и никогда не поймет ни моих проблем, ни переживаний, ни волнений. Он вообще никогда не будет способен понять, что меня может радовать или огорчать. Тот далекий июньский месяц, проведенный у моря, казался сном – будто его вовсе не было на самом деле.

Прошло так много времени с тех пор – целая жизнь – у него своя, у меня своя, и все это время мы прожили, не зная друг друга. Ну, может, не жизнь, а кусок жизни. Но сейчас все по-другому – не так, как тогда. Сейчас нам чуть больше тридцати, и мы переступили тот рубеж, который называется серединой жизни. Для нас уже начался тот суровый отсчет времени, который приближает людей к концу: время закрутилось быстрее – дни теперь бежали, словно часы, недели, как дни, а годы, как месяцы.

Тогда, тем южным, знойным июнем все было наоборот: мы только начали свое движение к середине жизни, конца было не видно – он спрятался где-то за поворотом, дни тянулись так долго, что, казалось, месяц на море никогда не кончится. Было как-то легко и просто – я говорила Власу все, что в голову взбредет, не нужно было задумываться о словах, поступках, действиях…