Ветер стих так же резко, как налетел, оставил на коленях несколько сухих лепестков - как пепел. Пепел всего, что у них было… Но на этих ветках над головой ещё остаются поздние цветы. И хотя и они отцветут и увянут - это не конец. Будет осень, будет зима, будет новая весна. Сейчас, когда вся их жизнь лежит сухим ворохом под ногами - одни друзья в тюрьме, лишённые способностей, другие - в могиле, остаётся только одно, это бессмысленное сопротивление отчаянью. После того, как ей вновь и вновь являлась во сне объятая пламенем фигура Керка, и обжигал нервы крик Санни, отчаянно режущей руку в бесплодной попытке остановить распространение токсина, и циничные газетные строчки о самоубийстве Саймона в тюрьме - она выжила и справилась только благодаря Алексу, неизменно повторяющему, что они всех вытащат, что если есть способ переиграть, то они его найдут, но всё, что возможно, возможно только для живых. И потому, что знала, что она придёт и сядет на эту скамью.
– Сэр, я редко о чём-то просила, сейчас я прошу об одном - не отказывайте мне.
Его рука легла ей на плечо - туда, где под жёсткой тканью блузки прятался металл корсета.
– Я сломал тебе жизнь, человеческая девочка, ты хочешь её доломать?
– Никакая жизнь без вас мне всё равно не нужна. Я живу для того, чтоб снова увидеть свет в ваших глазах, мой генерал.
Он должен это понимать, он видел это - с того момента, как хрупкий треугольник развалился, как карточная башня. Санни, которая и улыбалась, и обнимала, но внутреннее напряжение так никогда и не прошло. Наверное, она много времени потратила на попытки осмыслить, понять, но это было слишком для неё. Может, и для Керка тоже, но это можно только предполагать, они потеряли его слишком скоро после этого. И Санни говорила, что знала, что так случится, а Мина снова пыталась учиться не слышать в этих словах другое - что это её, её они должны были потерять. И они больше не говорили об этом, это было теперь немыслимо. Больше не было треугольника, и было слишком понятно, что он перестал существовать ещё до смерти Керка. И каким-то непрозрачным намёком на это казалось появление в команде другого огненного. Не виноватого в том, что он другой, что он слабее Керка и вообще не похож на него. Хотя если б был похож, было б, конечно, хуже. Зато он до странности быстро въехал в специфичный местный юмор типа «Надо чаще прибираться, вот уже люди на базе завелись», с ним вообще было неожиданно легко. И ему единственному она решилась рассказать самое для себя главное. И он не шарахнулся, не покрутил пальцем у виска. Просто ответил что-то в ключе «Ну, теперь я многое понимаю»…
Больше не было никакого треугольника, никакой ширмы особой связи именно с ними, всё предельно обнажено, даже если ни она, ни он так и не сказали об этом ни слова.
Он притянул её к себе, целуя в макушку.
– Сумасшедшая…
– И не лечусь, - всхлипнула Мина, стискивая в кулаке ткань его пижамы, - и не собираюсь…
Джейн, не выдержав этого зрелища, отвернулась.
– Есть на свете бог, милосердный к самым падшим, - процедила она. Бетти согласно вздохнула.
Они смотрели из окна, как шофёр галантно захлопывает дверцу машины за усевшимися пассажирами, как такси трогается с места.
– Не могу не сказать - слава тебе господи, - пробормотала Маргарет, - я не смела молиться о чём-то подобном, и пока, честно говоря, даже не верится…
– Да, удачно… - Джейн продолжала смотреть вдаль, даже когда машина уже скрылась из виду, - и в высшей степени странно… Но датчику-то нельзя не верить, говорят, обмануть их невозможно…
– Что?
– Мэгги, ты ведь слышала её рассказ. О семье… Может, я придираюсь, конечно, но вряд ли её матери было сильно намного меньше пятидесяти, раз есть ещё старшая дочь-то. Значит, она была где-то наша ровесница, с середины 60х?
Доктор Кристи встревоженно сдвинула тонкие брови.
– Джейн, ты о чём?
– Он в эти годы в тюрьме сидел! У него вообще не могло быть дочери этого возраста!
Повисла недолгая тишина.
– И что ты предлагаешь? Вернуть их?
Джейн явно не готова была к подобным ответственным решениям.
– А ты этого хочешь?
Маргарет закусила губу.
– Ни в малейшей степени. Так что постарайся никому об этом не говорить. В конце концов, мы не обязаны помнить наизусть биографии всех пациентов.