Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

Полчаса я блуждаю по пыли, потом наконец нахожу переход на другую сторону: труба, проходящая под трассой, вероятно служащая для отвода дождевой воды. Проблема в том, что она всего чуть больше метра в высоту, зато целых двадцать метров в длину, и внутри тут куча какашек. Я сажусь на корточки, опираюсь на лыжные палки и делаю свой первый утиный шаг внутрь трубы. Тяжесть рюкзака тянет меня к земле, на моем пути лежат две засохшие какашки. Я думаю о Джули и о том, как бы она сейчас смеялась, глядя на меня.

Но вот я наконец-то снова на свободе и осторожно распрямляю спину, мои ноги дрожат, спина мокрая от пота. Я продолжаю ковылять по обочине, и все лицо у меня почему-то зудит. Я замечаю вдали парковку и пару домов рядом и устремляюсь скорее туда.

«РЕСТОРАН», – успокаивает меня одна из табличек. Я захожу внутрь и падаю на стул, ко мне тотчас подбегает хозяин и спрашивает: «How are you?»

Вежливо улыбаясь, он сообщает, что иностранцы частенько заходят сюда, и снова я слышу о женщине с ослом. Да, она была здесь. Нет, она не могла быть очень старой, ее походка слишком моложавая. Она шла на восток Китая, чтобы продать там осла.

В ресторане почти никого нет. Несколько мужчин сидят за столом и играют в карты. Перед прилавком стоят большие кадки с растениями, в качестве удобрения в них лежит яичная скорлупа. Меню висит на стене. Все цены в нем переклеены, потому что жизнь дорожает повсюду, даже здесь, в пустыне. Я заказываю жареную лапшу за двенадцать юаней, потом смотрю на часы: чуть больше трех. За окном Гоби поджаривается на солнце. До следующего населенного пункта еще больше двадцати километров.

– Вы, случаем, не сдаете здесь спальные места? – спрашиваю я хозяина, и он в ответ сияет:

– Yes, we do!

Самый большой дурак под солнцем

Он стоял под мостом, и я не сразу его заметил. Была двухколесная деревянная тележка размером со шкаф. Впереди у нее две деревянные ручки, она обклеена газетными статьями. «ПЕШКОМ ЧЕРЕЗ ТИБЕТ!» – гласит одна из них, а под заголовком фотография улыбающегося мужчины.

На мосту тишина, снаружи жарит Гоби, вокруг никого. Я решаю немного задержаться и почитать газетку. Я опираюсь рукой на тележку и постукиваю по ней пальцами. И вдруг внутри нее что-то шевелится, гремит, раздается вздох, с другой стороны открывается створка, и появляется мужчина с фотографии. Он совсем маленького роста, может быть, даже меньше Джули, хотя на вид он ровесник моему отцу. Он вздымает кверху руки. «О, иностранец!» – восклицает он на ярком южнокитайском диалекте, потом приподнимает шляпу и ухмыляется. У него не хватает нескольких зубов. Я ухмыляюсь в ответ. Рядом с таким хрупким существом я кажусь себе великаном.

– И давно уже? – спрашиваю я.

Он секунду смотрит в пустоту, потом говорит:

– Сейчас у нас две тысячи восьмой, вышел я в одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем, стало быть…

Четверть века! Я хватаюсь за голову. Человек в пути почти столько же, сколько я вообще живу на свете!

Когда я говорю ему, что вышел из Пекина восемь месяцев назад, чтобы вернуться на свою немецкую родину, он сияет и восклицает:

– Германия-а! Канде-а, Ницаи-а! – Эхо его голоса замолкает под мостом, и только тогда он завершает свою мысль: – Философия!

Тут до меня доходит, что он имел в виду Канта и Ницше. Дальше мы идем вместе. Он предлагает мне подвезти мой рюкзак на своей тележке, но когда я настаиваю на том, что буду нести его сам, он качает головой и говорит:

– Вы, немцы, всегда такие серьезные!

У него тявкающий смех, как у кобольда. Его зовут Се Цзяньгуань, и он в самом деле ровесник моему отцу. Дом его родителей находится на далеком берегу, в одной из деревень провинции Чжэцзян. Во времена Культурной революции он ходил в начальную школу, потом работал помощником столяра. Он вытягивает руки: оба указательных пальца отсутствуют.

– Я не хотел вечно заниматься этой работой! – смеется он.

В восемнадцать лет у него обнаружили болезнь сердца. Он перенес сложную операцию, после чего просидел на месте еще пару лет. В двадцать четыре года он завязал свой узелок и отправился в путь посмотреть горы Юньнань. И вот уже четверть века он в пути, и домом ему служит деревянная тележка. В ней он готовит и спит. Если ему нужны деньги, он помогает убирать урожай или подрабатывает в шахте. Кроме того, еще есть работники умственного труда и журналисты, поддерживающие его время от времени.

– Я проучился в школе всего пять лет, – говорит он, покачивая обрубком своего указательного пальца, – но меня приглашали делать доклады в университетах!

– Немногие знают про Канта и Ницше, учитель Се, – замечаю я.

Он отмахивается.

– Ах, не называй меня так! Обращайся ко мне «старший брат» или «дядя»! Некоторые называют меня просто Величайшим дураком под солнцем.

Впрочем, я вижу, что ему это понравилось. Учитель Се.

Когда мы проходим мимо закусочной, я приглашаю его на обед. Он хочет сам заплатить, потому что он старше меня, но в конце концов мне удается его уговорить.