Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

– Конечно, можно. Здесь же две кровати. – Она обвела рукой свою комнату.

– А твоя сестра… осталась ночевать у толстяка?

– Да, но там ничего не происходит.

Вскоре я уже лежал, растянувшись на свежезастеленной кровати, и смотрел в темноту.

– Что, там действительно ничего не происходит?

– Где? У моей сестры?

– Да.

– Ни в коем случае.

С минуту стоит тишина.

– Может быть, спросим ее, не хочет ли она вернуться?

Она начинает смеяться:

– Ты свинья, ты в курсе?

– Почему?

– Ты вроде бы ничего подобного не собирался со мной делать? А теперь хочешь с нами обеими?

– Ты могла бы себе это представить?

– Это не важно, что я могу себе представить. У тебя все равно больше ничего не выйдет.

– А если… все-таки?

Тишина. Я слышу, как в темноте стучит мое сердце, а снаружи гудит машина. Слушаю также дыхание своей соседки и стараюсь дышать в том же ритме. Потом я встал и все-таки прошел эти четыре шага до ее кровати…

…«Двести полновесных километров через всю провинцию! А теперь что, завязнуть на четырех шагах, как в болоте?!» – мысленно презрительно хмыкая, я пытаюсь вскарабкаться на отвесную скользкую стену. Мои руки в глине, земля снова и снова обваливается под ногами.

Наверняка со стороны я со своим рюкзаком выгляжу как черепашка, совершающая побег из террариума.

Из-под моей лыжной палки отваливается кусок глиняной стены и обрушивается на землю. Я слышу собственное шипение сквозь зубы: «Чертова грязь!» – и все ползу и ползу вверх по стене, цепляясь руками и коленями. Невинные растения гибнут толпами, не выдержав моего веса. Мои сдавленные проклятия и мольбы сопровождают это негероическое и жалкое зрелище.

Вот оно, мое наказание! Но и оно остается позади, а я предстаю перед совершенно сбитым с толку человеком. Он опирается на лопату и смотрит на меня во все глаза, повторяя себе под нос одно-единственное слово: «чужак».

– Добрый день, – здороваюсь я, обтирая вымазанные в глине руки о колени. Даже подкладка моих рукавов пропиталась жирной грязью, зато теперь, когда яма осталась позади, мне гораздо лучше.

Услышав мое заклинание, крестьянин распахнул рот.

– Добрый день, – снова повторяю я, – не подскажите, как мне добраться до моста Фаншань?

Он с трудом, но обретает способность говорить:

– Ты… говоришь по-китайски?!

– Ну что вы, всего несколько фраз, – успокаиваю я. – И все-таки, где находится мост? Там еще должна быть гостиница.

– Откуда ты?

– Из Германии.

– Пешком?!

– Нет, пешком я пришел из Пекина.

– Из Пекина? А чем ты занимался сейчас в глиняном котловане?

– Я хотел пройти по короткому пути, но для того, чтобы вернуться на мост Фаншань…

– Мост остался позади! Иди вдоль железнодорожных путей, это около десяти ли отсюда.

Десять ли. Примерно пять километров. Я пройду такое расстояние за час, если снова не угожу в яму.

– Это единственная яма в этих краях, – успокаивает крестьянин. – Только тебе не обязательно идти к Фаншань прямо сейчас. Посмотри туда. – Он показывает на аллею в конце поля. – Там мой дом, и ты можешь у нас переночевать. Без проблем.

Я тронут: предложить крышу над головой человеку, который только что, на твоих глазах, чертыхаясь, выбрался из ямы и не может внятно объяснить, зачем он туда полез. Это более чем великодушно даже в масштабах китайского гостеприимства.

И все же я отказываюсь. Мне нужно помыться и привести в порядок свою одежду, и мне совсем не хочется доставлять неудобства чужим людям. Кроме того, лучше отдохнуть в одиночестве, в спокойном месте, и как следует подумать, надо ли признаваться Джули в том, что произошло в Баодине.

Туман

В деревушке Ванду, до которой я весь день шел по туманной дороге от Фаншань, стоит старый медный кипарис. Его кора сияет серебром, а памятная дощечка сообщает, как много ему лет и как почтительно к нему относятся в этих краях.

– Представляешь, а они собираются взять и срубить! – возмущенно сообщает маленькая девочка, проводившая меня сюда сквозь лабиринт переулков. – Его!

Она указывает на дерево, чья крона спиралью ввинчивается в небеса, к стволу которого со всех сторон тянутся веревки – для поддержки.

– О ком ты говоришь?

– О правительстве, конечно, – отвечает девочка сухо, и я ошеломленно опускаю свой фотоаппарат вниз.

Вот уж не ожидал от такой малявки таких слов. На вид ей лет двенадцать! Причудливая смесь мудрости и протеста придают ее мордашке особенную прелесть.

– Две недели назад они срубили целый лес недалеко отсюда, – продолжает рассказ она и делает рукой жест – широкий, размашистый, явно подсмотренный у взрослых, – это выглядело просто ужасно!

– Правительство вырубает все деревья в округе?

– Отец говорит, что они продают деревья какой-то фирме, которая делает из них палочки для еды или что-то вроде того. Разве так можно?!

Интересно, как это может относиться к одинокому кипарису, который стоит тут, зажатый жилыми домами, такой голый и беззащитный. Быть может, кто-то просто опасается, что дерево может рухнуть и раздавить соседний дом?

Да и правда ли все то, что говорила девочка про вырубку деревьев?