Самый долгий день нашей жизни (СИ)

— Дальше? Дальше, когда мне через некоторое время сказали, что вам нужен басист, и «королевы хотят только лучшего, вроде тебя» я подумал: «Чем черт не шутит?» Пришел. Вы меня сразу взяли. Как-то… и все. Да, ощущение, что, вроде, у нас сложилось, было, но это правда, что я себя белой вороной чувствовал поначалу. Мне вы были, парни, поначалу, как-то слишком. Фред с его кульбитами на сцене. Родж, ты производил впечатление обдолбанного своими барабанами нарика. Уж извини. Вроде так, ну в адеквате чел, а сел за барабаны — нарик нариком. Твои барабаны — твой героин. Ты, Брай, тоже был как-то сам по себе. Гитару врубил — и полетел куда-то! Хрен знает, ты с нами или где? Каждый на своей волне, но при этом вместе. Слышали и чувствовали друг друга, как партнеры в сексе. В лучшем в их жизни сексе. Не играли, а любовью занимались. Фред — с публикой, ты, Родж, — с барабанами, а Бри — со своей ненаглядной гитарой. Я очковал не вписаться в вашу музыкальную оргию. Но очень захотелось, потому, что… я понял, что вы не такие как все тысячи лондонских недо и рокеров. В вашей компании что-то есть такое, чего нет у других. И при всей вашей странности, вы до ужаса нормальные, парни. Импонировало сразу, что за модой не гонитесь, не ради одних денег работаете. За бабло я мог бы и транзисторы на заводе паять, и детей в школе физике учить. Хотя только за деньги вообще ничем заниматься нельзя. Это жизнь себе испортить! А в музыку идти только ради легких денег, как тогда все рванули, я же видел… Противно. И глупо. Да и так вы мне понравились. Реально же классные парни были. Мало кто ко мне сразу с таким теплом относился. Хотя, суки, все же не позвали на «юбилей камзола». Да и сейчас вы тоже ничего, — Джон хитро улыбнулся. — Правда я сначала думал, что вы, Родж, с Фредом типа пара… но…

— Что? Мы с Фредом? И ты тоже? Да, бля! Ну сколько же… всю жизнь эти подъебы! Ну жили мы в одной квартире, и че?! Мы как-то раз ввосьмером в квартире жили! Помнишь, Брай, спали все, кто где. Как-то раз две кровати составили и спали — я, Брай, Пэт, Хелен, на кроватях, а Фред и Тим — по краям на полу. По утрам нас Фред, сука, будил со своим приемником или бренчал на гитаре и распевал «Tommy». Чудо, что ему каждое утро морду не били. Ну какая нахуй пара! — Роджер закипел, как тот чайник на его башке в знаменитом клипе. — Ладно, придурки с Кенсингтонского нас стебали, так тем завидно было, что мы на плаву держимся. Но ты!

— Остынь! Родж, алле! Сам просил сказать. Про тебя, что ты первый бабник в роке, легенды ходили. Сильно, правда, приукрашенные. Вот я прибалдел. Думаю, такой красавчик, небось, не только по девочкам…

— Ой, нахуй! Извращенец! Ну вот, хоть убейся! Что, я виноват, что с такой мордой родился? — Роджера снова затрясло, но уже от негодования. — Ладно журналисты-дебилы, но от тебя я не ожидал!

— Да не кипятись! Сам просил Джона рассказать. Он говорит о том, что было сто лет назад, а ты уже на стенку лезешь. Бедная Дэбби! Как тебя, истеричку, Доминик столько лет терпела?! — Брайан решил вмешаться, а то разговор мог кончиться мордобитием. С Роджера станется. Тем более в его теперешнем состоянии. — И мы, кстати тоже. Блин… Родж, я тебя терплю две трети жизни.

У Роджера вытянулось лицо. Он поднял на Мэя полные слез глаза. Даже неубиваемое чувства юмора вечно заводного и оптимистичного Тейлора сегодня дало сбой. Неловкая шутка кольнула в сердце как отточенное шило.

— Ну ты что! Вообще-то ни хрена не терплю. — Брай, поняв, что сморозил глупость, встал с кресла, подошел к насупившемуся и несчастному Роджеру. Сел рядом и крепко обнял за плечи, заглянул в глаза. — Не любил бы дурака – сразу б убил. Отсидел, и уже бы выпустили. — Он опять попытался свести все к шутке. — А помнишь, тебя Фред называл «Ежик»? Ты знаешь, я ежиков очень люблю. — Как же глупо он себя чувствовал, говоря одну ерунду за другой! Не понимая, что сказать и что сделать.

— Он еще «белобрысым сученком» меня называл. И «Лиз Тейлор». И «блондинкой на барабанах»… — Роджер улыбнулся сквозь слезы.