Самый дорогой товар

Бедная жена дровосека шагнула во тьму, пригибаясь под низкими ветками и мысленно призывая богов поезда, богов природы, богов леса и богов козочек. Она даже взмолилась о помощи феям, как знать, и даже злым духам, ведь не так они злы, чтобы погубить невинное дитя. «Помогите мне, помогите мне все», – шепчет она в густой чаще, и ветки хрустят под ее ногами. Никто никогда не собирает здесь хворост. Даже снег редко ложится на землю. Он тает на верхушках деревьев и оседает на нижних ветках.

– Кто идет?

Жена дровосека замерла.

– Это жена дровосека, – отвечала она дрожащим голосом.

– Ни шагу дальше, жена дровосека! – приказал голос из чащи.

Она стояла как вкопанная. Голос продолжал:

– Что надо жене дровосека?

– Молока для ее ребенка!

– Молока для ее ребенка?

Раздался низкий зловещий смех.

Потом захрустели сапоги по гнилому дереву, и появился человек в шапке на голове и с ружьем в руках.

– Почему ты не накормишь его своим молоком?

– У меня нет молока, увы. А если эта малютка, – жена дровосека достала ее из-под платков, – не получит молока сегодня, она умрет.

– Твоя дочь умрет? Невелика потеря! Родишь другую.

– Годы мои уже не те. А эту малютку подарил мне бог товарного поезда, который ходит туда и обратно по железной дороге.

– Что же он не дал тебе с ней и молока?

И снова раздался горький смех, от которого ледяной ужас пробирал до костей.

Жена дровосека отвечала боязливо, но решительно:

– Он забыл. Боги не могут думать обо всем сразу, у них столько дел в нашем мире.

– И делают они их так плохо! – заключил лесной человек.

Потом, помолчав немного, спросил:

– Скажи мне, жена дровосека, откуда, ты думаешь, я возьму тебе молока?

– Из вымени твоей козочки.

– Моей козочки? Откуда ты знаешь, что у меня есть козочка?

– Я слышала ее блеяние, когда собирала хворост на опушке твоих владений.

Он опять засмеялся, потом спохватился, посерьезнел и спросил:

– Что же ты дашь мне за мое молоко?

– Все, что у меня есть!

– А что у тебя есть?

– Ничего.

– Этого мало.

– Каждый божий день, зимой и летом, я буду приходить сюда и приносить тебе вязанку хвороста за два глотка молока.

– Ты собираешься платить за мое молоко моим хворостом?

– Это не твой хворост.

– И не твой.

– Но ведь и твое молоко не твое!

– Как так?

– Это молоко твоей козочки.

– Но это моя козочка. Ничто в жизни не дается даром.

– Но без молока моя дочь умрет даром.

– Великое дело, столько людей умирает!

– Ее подарили мне боги, если ты поможешь мне ее выкормить, она будет жить, и за это они отблагодарят тебя и защитят.

– Они меня уже защитили, смотри.

Он сорвал с головы шапку, и открылось его лицо: лоб помят, висок вдавлен, а одного уха не хватает.

– Теперь я обхожусь без их защиты и защищаю себя сам.

– Но они сохранили тебе жизнь и вдобавок твою козочку.

– Премного благодарен.

– Я буду приносить тебе каждый день две вязанки за один глоток молока.

– А ты, я вижу, сведуща в делах!

Он опять засмеялся.

– Скажи, не дали ли тебе боги вместе с девчонкой какую-нибудь ценную вещь?

Наша бедная жена дровосека в отчаянии уже готова была сказать «увы, нет», как вдруг лицо ее просияло. Она развернула молитвенное покрывало, в которое была закутана ее товарная единичка, и протянула лесному человеку с козочкой, который взял его с надменным видом.

– Это божественное покрывало, смотри, какое оно тонкое.

Лесной человек набросил его на плечи, повязал на шею.

– Смотри, какое оно красивое! Не сомневайся, это пальчики феи соткали его и расшили золотом и серебром.

Товарная единичка тихо заплакала. Громко кричать у нее уже не было сил.

Лесной человек с козочкой и разбитым лицом осмотрел малютку и сказал:

– Это божественное создание хочет есть, как самый обычный человеческий детеныш. Я дам тебе ложку молока моей козочки. Тебе бы нужно молоко ослицы, но у меня его нет, удовольствуйся козьим, я буду давать его тебе три месяца каждое утро, разводи его кипяченой водой, две ложки воды на ложку молока, и добавляй ей в пищу жидкой кашицы, а весной прикармливай свежими фруктами и овощами.

Он протянул ей малютку. Жена дровосека взяла ее с любовью, бросилась к ногам лесного человека и попыталась поцеловать ему руку. Он отпрянул.

– Встань!

Бедная жена дровосека дала волю слезам.

– Ты добрый, добрый, – шептала она.

– Нет-нет-нет-нет, мы с тобой заключили сделку. Я жду твоей вязанки завтра же.

– Кто разбил тебе голову, добрый человек?

– Война.

– Эта?

– Эта ли, другая – какая разница. Никогда больше не становись на колени ни передо мной, ни перед кем бы то ни было, никогда больше не называй меня добрым, да смотри – не пусти слух, что у меня-де есть козочка и я даю молоко. Идем, я дам тебе что причитается.

Сказано – сделано.

Каждое утро жена дровосека приносила вязанку хвороста и получала взамен глоток теплого молока.

И наша бедная товарная единичка, маленькая, но бесценная, была жива и здорова благодаря лесному человеку и его козочке. Правда, она никогда не наедалась досыта, и голод терзал ее непрестанно. Она сосала все, до чего могла дотянуться губами, и, набравшись сил, кричала во все горло.

7