Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII

Два писателя того времени, Жорж Рено и Анри Шато, объединили истории из жизни Монмартра 1870-1880-х годов в совместные мемуары. Их книга с лаконичным названием «Монмартр» связывает внезапную популярность этого квартала с наполеоновской реконструкцией центра города. Когда по узким средневековым улочкам Латинского квартала прошлись бульдозерами, студенты и богема переместились в деревеньку на холме, где еще витал дух Коммуны. Жилье здесь было дешевое, но тесное и плохо отапливаемое, поэтому все собирались в местных барах и кафе. На Монмартре селились и проститутки – те, что победнее. В результате постоянное сочетание нужды и гедонизма породило совершенно новую субкультуру – субкультуру сомнительных кабаре и так называемых bals populaires[265] с вознаграждением за приватный танец.

Почти в каждом доме появились заведения с интригующими названиями: U Enfer («Ад»), Le Ciel («Небо»), La Truie qui Chante («Поющая свинья») и Cabaret des Assassins («Кабаре убийц»), интерьер которого был украшен фотографиями

настоящих преступников. И очень скоро эта сумасшедшая ночная жизнь привлекла внимание богатеньких любителей «клубнички», так что к началу 1880-х годов, со слов Рено и Шато, «высшее общество и demi-monde[266] [кокотки и их клиенты], буржуа и все остальные встретились на Монмартре в поисках веселья».

Берти и высокопоставленные господа в шелковых галстуках поднимались на холм в сопровождении телохранителей. Полицейские, которые прежде присматривали за английским принцем на случай, если он вздумает свергнуть республиканский режим, теперь выступали в качестве его неофициальных проводников по закоулкам парижского дна. Охрана была жизненно необходима для тех, кто отправлялся на «трущобные прогулки» с дорогими часами в кармане и тростью с золотым набалдашником. Рено и Шато свидетельствуют, что таверна «Мулен де ла Галетт»[267], запечатленная в 1876 году Ренуаром и Ван Гогом в 1886 году, была «самым посещаемым заведением, где подавали только танцы и выпивку, и кто знает, сколько мимолетных браков, когда быстро сходятся и так же быстро расходятся, было заключено в перерыве между двумя кадрилями в этой духоте и давке». Одним словом, шикарному парижанину было небезопасно соваться сюда без охраны.

Берти был замечен и в «Ша Нуар» («Черный кот») – ночном клубе, открытом в 1881 году на бульваре Рошешуар, у подножия Монмартра, с первоначальной целью, по словам Рено и Шато, «поить дешевым вином поэтов и художников». Декорации задумывались в художественно-историческом стиле, но получилось нечто более похожее на антикварный магазин или музей с чучелами птиц и непристойными ню на фоне витражей с религиозной тематикой. Чтобы сохранить эту иконоборческую атмосферу, вышибала, одетый в золотой костюм, отпугивал «подлых священников и солдат». Владелец клуба Родольф Салис основал и художественное движение, Les Incohérents («Отвязные») – подходящее название для группы художников и писателей, одурманенных абсентом.

Впрочем, Салис был прирожденным коммерсантом и быстренько превратил «Черного кота» в место, где «дворяне, буржуа и простолюдины могли распивать любимый абсент Виктора Гюго из золотых кубков». Вскоре джентльмены вроде Берти уже подъезжали к кабачку в конных экипажах, чаще всего в сопровождении телохранителя и дамы, которую подцепили в театре или в кафе на бульварах. Они проплывали мимо вышибалы и протискивались в дымную берлогу, где под аккомпанемент дребезжащего пианино бузили осипшие художники, не выпускавшие сигарету изо рта, со своими натурщицами. Нарядных клиентов, среди которых были по большей части принцы и заезжие главы государств, встречал сам Родольф Салис, демонстрируя, по описанию Рено и Шато, «почтение, не совсем лишенное дерзости». Говорят, однажды Салис, приветствуя Берти, поинтересовался здоровьем королевы Виктории: Et cette maman? («А как там маменька?»)

Певички на сцене проявляли непочтительность, встречая знатных новичков репликами вроде «Когда ты вышел из тюрьмы?» или «Где та шлюха, с которой ты был вчера?». Берти и сам стал мишенью этих шуток в «Черном коте». Как-то ночью, когда его усадили за лучший столик, танцовщица бросила со сцены: «Посмотрите на него. Вылитый принц Уэльский». По-французски это звучало более грубо: On dirait le Prince de Galles tout pissé', в буквальном смысле: «Так похож, уписаться можно». Хотя Берти наверняка понравился этот знак внимания, свидетельствующий о том, что его здесь принимают за своего, так же как и во дворцах и лучших ресторанах Парижа.