Самый лучший коммунист 2 (СИ)

Я расписался, отдал, светофор порадовал зеленым светом, и мы поехали дальше. Взяв трубку «Алтая» сам, я отзвонился домашним, предупредив, что домой я сегодня ночевать не приеду. Вопросы адресовать деду Паше — пусть объясняет разгневанным дамам, почему любящий дядя, брат и отец в одном лице вынужден тратить драгоценное время на сидение в конспиративной квартире, хотя все дела можно обсудить во дворе судоплатовского дома — там ничуть не менее безопасно, чем здесь.

В темные времена, когда жилищный вопрос государство решало своими силами, согласно утвержденному графику — то есть неплохо, но хотелось лучше — немалая часть конспиративных квартир использовалась для конспиративного — то есть не совсем законного — проживания КГБшников. Не законного по документам, но, если оперировать не сухими бумажками, а моей любимой социалистической справедливостью, приемлемого — если помещение простаивает без дела и едва ли для оперативно-разыскной-шпионской работы будет применяться, почему бы не заселить туда «бурильщика»?

Квартира на третьем этаже хрущевки с окнами на ничем непримечательный дворик со спешащими нагуляться перед приходом темноты детьми была как раз из таких: в холодильнике завалялась забытая упаковка рыбных полуфабрикатных котлет с вышедшим полгода назад сроком годности, в туалете обнаружился плакат Мерилин Монро — и это КГБшник вешал, разве так можно? Почему не отечественная, например, Варлей?

В единственной комнате на подоконнике стоял горшок с торчащей из него палочкой. Сухие листья вокруг вызывали к засохшему цветочку жалость, а большое красное пятно на лишенном простыни матрасе на ржавой кровати прекрасно гармонировало с плакатом в туалете, позволяя установить особенности характера бывшего жильца — полагаю, любитель поспать в винной луже и полюбоваться на заграничный секс-символ уже в КГБ не работает — чистки проводятся в штатном режиме, и такой деятель под одну из них неизбежно попал бы.

От нефиг делать я отмыл пятна с чайника при помощи нашедшейся на кухне соды, наполнил водой и поставил на плиту, приговаривая:

— Придут гости, а у нас все как у людей — и чайник как новенький, и кипяточек поспел. А есть ли чай?

Обыскав шкафчики, не нашел искомого и выдвинул инициативу:

— Товарищ Пятый, пойдемте до гастронома? Придут гости дорогие, а нам и на стол поставить нечего — подумают, что мы голодранцы какие-то.

Вздохнув, сидящий на продавленном старом диване Пятый поделился мечтой:

— До отпуска доработаю и напишу рапорт о переводе в Первый отдел. Буду сидеть в заводоуправлении, сушки с бухгалтершами трескать и бумажки перебирать. Во жизнь будет!

— Как только сотрудник охраны делится со мной планами на будущее, он почти сразу попадает в больницу, — поделился я в ответ статистикой.

Дав слабину, Пятый поежился, подошел к окну и на всякий случай задернул шторы, заменив вечерний сумрак тусклой лампочкой.

— Суеверный вы, — злорадно заметил я. — Не зря мы товарища Тяжельникова сняли — комсомольцы-то в мракобесии погрязли. Дамы особенно — мы тут карты «таро» промышленно выпускать начали, партии в первый же день раскупают: по общагам да производствам гаданиями промышлять.

— А что еще с картами «таро» делать? — задал справедливый вопрос Пятый.

— Так-то да, ничего с ними больше и не сделаешь, — признал я.

Дверь порадовала нас условным стуком с той стороны, и Пятый пошел открывать. Я, естественно, пошел следом и из-за его плеча увидел шевелюру товарища Громыко и плешь любимого дедушки.

— Заварку принесли? — спросил я. — А то у нас тут только инфраструктура без наполнения.

Водопровод, отопления, канализация и газ.

— Принесли, Сережа, — ласково ответил деда Юра.

Ругать будут.

— Выйди, Коля, — выслал он охранника, и я остался на растерзание двум политическим мастодонтам.

Пока товарищи разувались, засвистел чайник, и я пошел на кухню. Выключив газ, подошел к окну и открыл рамы, вызвав снегопад из ссохшейся краски. Так-то можно прыгнуть — газон смягчит падение, но третий этаж все-таки, чревато.

— Сережа, иди к нам, — позвал из комнаты дед. — Поговорить нужно.

— Вас двое, вот и поговорите, — отозвался я классикой.

Может все-таки прыгнуть? Не, я чувствую в своих действиях правоту, а значит можно и поговорить. Да и все равно они не отстанут. Вздохнув, я прикрыл окно и вернулся в комнату, где деда Юра с профессиональным НКВДшным интересом ковырял пятно на матрасе пальцем, а товарищ Громыко с привычной, каменной миной на лице сидел в кресле.

— Я же просил меня спрашивать заранее, — заявил я, опускаясь в свободное кресло. — Андрей Андреевич, вы же сами учили, что дипломатическая угроза состоятельна только тогда, когда политический актор в силах ее осуществить.

— Пока у тебя нет границ, столицы, документальной базы и международного признания, ты — не политический актор, — заметил Громыко.

— Это стереотипы, — отмахнулся я. — А вот стереотип о «добровольной принудительности» в рамках Советского государства оказался очень даже верен, и мне он не нравится.

— Поэтому ты готов вывести людей на незаконный митинг у Кремля, — правильно понял дед.