Самый лучший пионер

Читал так же географию, геологию, экономику, про космос, физику, химию и все остальное. Библиотекарша потешается — балуется мальчик! — а мне без разницы, я это все теперь могу обильно цитировать, имея соответствующую запись в карточке.

— Она бледная, глаза раздражает яркий свет, и у нее ничем необъяснимые головные боли, — перечислил я симптомы. — Наши доктора просто не пытались искать именно аневризму. Давайте соберем предварительный консилиум, и наши профессора проверят Надю как смогут. Уверен, зная, что именно искать, они быстро подтвердят мои догадки.

Какая отвратительная, скептически-скучающая рожа!

— Екатерина Алексеевна, ну я же не идиот, чтобы бить в набат не будучи уверенным, что прав на сто процентов. Я же к вам без очереди вломился, обидев целую кучу уважаемых людей. И мне очень за это стыдно — готов принять любое наказание вплоть до отправки в колонию для несовершеннолетних с целью перевоспитания мерзкого малолетнего врунишки и паникера! Но очень вас прошу, если ничего не делать — Надя умрет от инсульта не позднее середины марта!

Фурцева пожевала губами и вздохнула:

— Сережа…

Насупившись, пробурчал:

— Я учу японский, и они чью-то жизнь вымаливают вот так! — встав со стула, упал на пол коленями, ладонями и лбом.

— Ты чего удумал, придурок?! — взревела Фурцева и кинулась меня поднимать, по пути уронив что-то со стола. Схватив меня за руку, мощным рывком (больно!) подняла на ноги и отвесила подзатыльник. — Советскому министру кланяться собрался?! Дурак! — сгребла в пахнущие французскими духами объятия. — Ты чего удумал-то себе?

— Я не удумал и это не мракобесие! — пробубнил я ей в солнечное сплетение. — Это — объективная медицинская наука!

— А у академиков наших — не наука? — спросила она, отодвинув меня на расстояние вытянутых рук и давя взглядом. — Ты что думаешь, все вокруг слепые? Мы ее всем показывали!

— Я же говорю — у нас это не лечат! — шмыгнув носом и вытерев слезы, повторил я. — Я — патриот! Если я маму после аварии забыл, а преданность нашему делу — нет, значит это — самое важное! — сжал кулаки, закусил губу и отвел взгляд, изо всех сил давя на жалость пожилой женщины. — И Надя — одно из орудий нашей идеологической войны с Западом! Да, наша медицина отстает, но это компенсируется ее полной доступностью каждому жителю СССР. И прогресс не остановить — однажды и мы начнем аневризму лечить. А пока наши профессора могут консилиум сознательно запороть, чтобы не расписываться в собственном бессилии!

— Да что ты такое говоришь?! — жалобно протянула Фурцева, снова прижав меня к себе и почти сразу отстранив. — Домой иди, а лучше — в больницу, к маме! Не волнуйся — и консилиум будет, и лечение заграничное. Но если с ней все нормально!.. — она показала мне кулачок.

— Если с ней все нормально — я буду самым счастливым человеком в мире! — кивнул я. — Спасибо, Екатерина Алексеевна.

— И не вздумай больше никому поклоны бить!

В себя я пришел в коридоре — приемная как-то пролетела мимо перегруженного сознания. Вытерев слезы, широко улыбнулся обиженно смотрящим на меня товарищам:

— Екатерина Алексеевна — хороший человек!

Эпилог

— Дядь Толь, а как «Голоса» слушать? — спросил я отчима, прислушиваясь к помехам, издаваемым установленным в «Москвиче» радио. — Кручу, а никакого толку.

— Из машины не поймаешь, — ответил отчим, я остановил выбор на «Маяке», и он спросил. — А тебе зачем?

— Надо же знать, что про нас врет стратегический противник, — пояснил я.

Едем мы на дачу — дорога весьма приличная, и участок расположен буквально в паре километров от ближайших девятиэтажек. Часть — в процессе строительства. Расползается Москва, году к 2200 всю Россию собой заполнит.

У дяди Толи на машину оформлена генеральная доверенность, но пользоваться в личных целях он машиной стесняется. Придется успокаивать его дальше:

— Дядь Толь, вот посмотри на меня — ну какой из меня ребенок? Я стараюсь, и мама старается, но это уже все равно немножко не то, — грустно вздохнул я. — Я этого не помню, но она меня, считай, ровесницей родила, и всю жизнь на меня и угробила. Моя благодарность за это безгранична, но всем будет лучше, если я съеду, когда немного подрасту. Дослушайте, пожалуйста! — попросил собравшегося перебить отчима. — И лучше — персонально мне. Будь мама одна, мне было бы совестно от нее уезжать, а так у нее будете вы и настоящий ребенок. Понимаете? — серьезно посмотрел ему в глаза.

— Кажется, понимаю, — вздохнул он.

— Вы — не альфонс и не примак, — отчим вздрогнул — ключевые слова наконец-то прозвучали! — а я продолжил. — Нормальный мужик, и я вижу, насколько для вас мучительна вся эта ситуация. Давайте зайдем с другой стороны: вот вы — будущий кандидат наук, сын генерала — и неважно, насколько подло Родина поступила с Павлом Анатольевичем — народ его как исторического деятеля сильно уважает! — не говоря уже о жутком дефиците приличных мужчин в СССР. Не пьете, опять же! Вы, как ни крути — завидный жених!

Судоплатов гоготнул.