Самый маленький офицер

Пока Заболотин рассуждал, куда смотрит теория вероятности, когда из четырёх занятых номеров все для общения все совершенно случайно выбирают этот (и смотрит ли она вообще куда-нибудь, если у неё глаз нет), девушка уже зашла и присела на то же место, что и Краюха до неё. Лёша кивнул всем присутствующим вместо прощания, вздохнул тяжело и со стопкой бумаг под мышкой растворился в коридоре, так что делать снова всем стало нечего. Ну, кроме как Тилю, который как раз в этот момент с помощью карандаша рисовал пластилиновой голове глаза.

Недовольный молчанием, но не могущий отчего-то первым его нарушить, Сиф бесцельно прошёлся по комнате, остановился, вновь подошёл к столу и взглянул на лежащую у монитора миниатюру, созданную Тилем этим утром. Три часа Тиль сидел и вырисовал тушью пейзаж города – вид с балкона номера, – а затем ещё четверть часа он от туши отмывался. При водных процедурах к нему присоединился и сердитый Сиф, которого Тиль умудрился тоже тушью «зачумазить».

– Слушай, а почему ты её нарисовал?.. – Сиф взял пейзажик на тонкой картонке в руки и с удивлением принялся разглядывать мелкие детали, которые Тиль с маньячным упорством вырисовывал бо́льшую часть потраченного на картинку времени. Не дождался ответа и обернулся: – Ти-иль?

Художник отложил в сторону почти оконченную голову и неопределённо тряхнул головой, что должно было выражать затруднение в ответе.

– Ну… Просто захотелось что-то подобное увидеть. Хочешь – бери себе, – щедро предложил он, совершенно не ценя плод своих трудов.

Заболотин, как раз в этот момент наблюдающий за Сифом, отметил, что подросток застыл, обдумывая какую-то мысль. В его голове веером раскрылись варианты, и с хлопком веер вновь закрылся. Когда Сиф опустил миниатюру на стол, по его лицу Заболотин легко догадался, что выбор сделан.

Алёна немного потеряно встала, поняв, что в комнате по большей части царит молчание, и вышла, недолго поколебавшись на пороге. Сиф поднял голову ей вслед, но не успел окрикнуть и неуверенно замер.

– Ну, пусть лучше на князя глядит, – чуть слышно пробормотал он, ногой пододвинул стул и сел, вновь задумавшись. Слегка шевелились губы, словно он проговаривал кусок текста.

– Тиль, ты не против, если я её открыткой друзьям пошлю?

Тиль согласился, не задумываясь, а вот полковник удивлённо оторвал взгляд от зубочистки, которую превращал с помощью салфетки в бордовый флаг своего замка:

– Ты же позавчера письмо отправлял, разве нет?

Сиф опустил глаза, словно ему стало ужасно стыдно, и буркнул:

– Ну а что, они же друзья…

– Скучаешь?

– Да… То есть… ну да, скучаю, – отозвался мальчик ещё тише. Кажется, он не очень задумывался об этом раньше.

А будучи с собой до конца честным, Сиф знал: не просто не задумывался, но и всячески гнал от себя любую мысль о Расточке и Каше.

Ему было стыдно: за то, что скрывает, что вовсе не скучает – фельдфебелю Лейб-гвардии некогда скучать по хиппи, а ещё за то, что так сдружился с Алёной… Странно сдружился. Неправильно как-то. Словно голова – одного человека, а тело и желания – совершенно другого.

Как они там, его забытые, выкинутые из головы друзья? Сифу было так стыдно, что он готов был провалиться сквозь пол на пару этажей. Как Расточка, скучает ли или гуляет с Кашей, валяется в парке на траве и глядит на небо? Уж Каша-то никуда не денется. Может… вдвоём им легче?

… Сиф постарался отвлечься от стыдной, глупой ревности и взял из ящика стола конверт с маркой и логотипом отеля. На обратной стороне открытки в конечном счёте, как он ни бился, осталась пара коротких предложений в стиле «Всем привет, без меня не скучать, (не)скоро вернусь». Это было, наверное, самое глупое письмо в жизни Сифа.

«… г. Москва, ул. …, Надежде Семёновой», – вывел он аккуратным почерком на конверте и ещё долго глядел на имя Расты. Так странно – знать, что у Расты вообще оно есть!

Расточка. Надя. Надюшка, как её братья звали… Солнечная, весёлая девчонка, которая не боится трудностей и идёт по жизни так легко, словно летит.

В груди шевельнулась тёплая волна, обещающая, что всё обязательно будет хорошо – хоть как-нибудь, но хорошо. Сиф малодушно ей поддался, и волной смыло ревность и стыд напрочь, будто рисунок на пляже – когда-то давно Сиф был на реке и рисовал на песке всякие картинки и слова, а затем мимо проплывал катер, и волнами окатывало берег так, что весь процесс рисования можно было начинать сначала. Давно… года два назад, когда у командира долгий отпуск выпал на июль, и они поехали к его родителям…

Так Сиф и просидел за столом до вечера, вспоминая, размышляя или исправляя что-то в письме. Заболотин, решив его не отвлекать, сам заварил чай, разлил по чашкам и сунул одну под нос ординарцу. Ужинать никому не хотелось от сидячего образа жизни и сытного обеда.