Самый младший лейтенант. Корректировщик истории

– Товарищи, я по недоразумению. Я случайно. По коммунальной надобности заглянул. Не виновен. Я же под оккупацию исключительно по состоянию здоровья попал. У меня выписка есть…

– Сейчас я тебе еще выпишу. С окончательным диагнозом, – посулила Катрин. – Евгений, тащи сюда его мешок.

Женька сходил вниз. Мешок оказался увесистым, неудобным. Пока доволок наверх, начальница успела стащить с высокого покойника телогрейку, распорола штыком рукав гимнастерки вместе со свитером и нижней рубашкой.

– Видел такое? – командирша постучала лезвием по белой плоти.

Женька рассмотрел знак-татуировку группы крови.

– Эсэсман, – Катрин принялась развязывать мешок. – И есть у меня подозрения, что здесь тоже не припозднившиеся новогодние подарки…

Рация оказалась присыпана мелким картофелем.

– Гулящий «Торн»[15], из достойного рода Телефункенов, фирменная вещь, – с удовлетворением заметила начальница. – Эй, предатель советско-коммунального хозяйства, – есть что сказать в оправдание?

– Заставили, смертью грозили, – усач безнадежно застонал.

Катрин допрашивала пленного. Женька на плачущего усача смотреть не мог. Собрался с духом и начал обыскивать мертвецов. Документы, оружие, личные вещи. Главное, в крови не испачкаться. Красноармейские книжки на первый взгляд выглядели подлинными. 847-й стрелковый полк, второй батальон. Даже командировочное предписание имелось. Немец нагло именовался Соколовым Валентином Алексеевичем. Имелось письмо из Вологодской области и какая-то помятая семейная фотография на фоне деревенской избы. В общем, Женька понял, что в контрразведчики не годится. Арсенал убитых вызывал уважение. В вещмешке у эсэсовца оказалось полдюжины магазинов к «МР-40», шесть советских «эфок», толовые шашки и детонаторы. Под гимнастеркой обнаружился небольшой «вальтер». Остальные были вооружены не хуже. Женька повертел узкий нож коренастого. Ручка удобная, а так – заточка какая-то криминальная. Может, из уголовников был покойник? Махорка, папиросы, банки тушенки, буханка хлеба, завернутая в пару чистых портянок, – все естественное, не придерешься.

Подошла Катрин:

– Так, вопрос с ужином и боеприпасами мы нежданным образом решили. Замотай-ка мне руку, товарищ Земляков.

Запястье у наставницы оказалось порядком разодранным – фальшивый сержант успел автоматом задеть. Женька поспешно замотал бинтом, взятым из мешка того же сержанта.

– Не суетись, – пробурчала Катрин, – кровь уже остановилась. Тут главное – инфекцию не занести. Завязал? Иди-ка, Евгений, у окна подежурь. Спокойно там, у машины? Я пока переоденусь да приберусь малость.

Стоял Женька у окна, ждал вскрика. Но было тихо, разве что Катрин чуть слышно возилась, шуршала, матюгаясь изредка.

За окном было тихо, скакали воробьи по соседнему подоконнику. Торопливо прошла женщина – не поймешь, молодая или старая. В лужах отражалось серое небо. Вдали все рокотала и рокотала канонада. Где-то за Госпромом – должно быть, у вокзала чуть слышно застрекотали зенитки. В небе прожужжали самолеты.

Женька машинально обернулся – командирша переодевалась, стоя босиком на шинели. Мужское исподнее выглядело на стройном теле дико, но все равно даже в коротковатых кальсонах выглядела Екатерина Георгиевна истинно красивой. Что такая модельная девчонка на войне делает? Где научилась так профессионально людей резать?

– Чего подсматриваешь? – не оглядываясь, поинтересовалась начальница.

– Случайно. Там, у машины, тихо пока.

– Ну и хорошо. Может, транспортом обзаведемся…

В туго перетянутой телогрейке, с запасным диском и парой «лимонок» на ремне, Катрин выглядела какой-то чересчур деловитой и обыденной. Если бы не наскоро всаженные в петлицы «кубики», прямо рядовой автоматчик. Только по движениям и заметишь, что девушка.

– Жень, бери «шмайсер». Как пользоваться, позже покажу. А то нас с винтовкой и вовсе за самых младших командиров примут. Двигайся, двигайся…

Лишнее оружие и боеприпасы спрятали за диван. Вышли на лестницу – трупов не было. Под мусором и кирпичной крошкой кровь едва угадывалась. Женька глянул на лестничную площадку – усач тоже исчез.

– Прибрала, – сухо сказала начальница. – У него сложный перелом был. Чего гаду мучиться? Разговорчивый был, потому ушел легко.

– Зря, – пробормотал Женька.

– Гуманизм, Земляков, в данной ситуации – излишняя роскошь.

– Я не про гуманизм. Таскала ты их зря в одиночку. Здоровенные были… индивиды.

Катрин хмыкнула:

– Ладно, в следующий раз вместе прибираться будем. Здоровый цинизм – это уместно. А то, бывает, тошнит людей.

– Чего меня тошнить должно? Я, собственно, ничего и сделать не успел, только себе нос разбил. Но я не настолько слабонервный, чтобы наизнанку выворачивало.

– Замечательно. А меня в первый раз вывернуло. Как вспомню, так и сейчас передергивает.

– А у тебя как получилось? – осторожно поинтересовался Женька, примеряясь к ремню пистолета-пулемета.

– Примитивно получилось. Ножницами. Это не на войне было. В интимной гламурной обстановке, – Катрин странно, вроде бы даже смущенно, улыбнулась. – Хватит болтать, Земляков. Нам еще предстоит сугубо физический, облагораживающий труд.