Самый мрачный рассвет (СИ)

Али Мартинес Самый мрачный рассвет

Пролог.

Шарлотта

Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят.

Тот, кто придумал эту фразу — лжец. Слова очень часто являются сильным оружием для всех, взывая к самым сильным эмоциям, которые только может испытать человек.

— Вы беременны, — не те слова, которые я хотела услышать, когда начался мой первый учебный год в медицинской школе.

Да, я была очень хорошо знакома, как работает репродуктивная система, но ночное рандеву на стойке с пьяным мужчиной, которого я встретила всего час назад, не должно было закончиться порванным презервативом и беременностью.

— Это мальчик, — сказал доктор, положив мне на грудь окровавленный, прекрасный сверток девять месяцев спустя.

Я была уверена, что тот захлебывающийся звук можно было считать словом, но он изменил всю мою жизнь. Один взгляд в эти серые, рассеянные глаза и я стала не просто женщиной, которою принудили родить ребёнка. Во мне зародился первобытный материнский инстинкт.

Сердце. Душа. Навечно.

— Лукас, — прошептала я, в то время как держала в руках семь фунтов и две унции моего маленького мальчика, которого я всегда буду защищать. Одна мысль въелась в мозг до костей — я сделаю для него всё, что смогу. Но, поскольку я очень много училась за последние годы, то не всё могла держать под контролем.

— Со временем вашему сыну нужна пересадка сердца, — сказал доктор, когда мы в тревожном ожидании сидели в кабинете кардиолога, после долгой ночи, проведённой в реанимации. В этот момент я хотела отдать Лукасу своё, казалось, что после этих слов в груди моё сердце разорвалось пополам. Я хорошо осознавала тот факт, что не каждый ребенок — образец совершенного здоровья. Но он был моим. Он вырос у меня внутри из ничего, превратившись из не более чем зародыша, в невероятный крохотный комочек, который однажды протопчет свой собственный путь через этот сумасшедший мир.

Десять пальчиков на руке. Десять — на ноге. Волосы, как у меня, цвета вороньего крыла. Подбородок с ямочкой, как у отца. Этот ребёнок превратился из ничего, чего я никогда не хотела, в самое важное и необходимое для меня. Я отказывалась принять факт, что он болен.

После того как доктор ушёл, Брэди уставился на меня через всю комнату, наш сын был прижат к его груди, и набросился на меня вопросами.

— Они смогут спасти его, правильно?

Мой ответ был резким и шёл из глубины души.

— Нет.

Я знала слишком много о диагнозе Лукаса, чтобы поверить в то, что кто-то сможет его спасти. Однажды, возможно, до того как ему исполнится восемнадцать, его хрупкое сердечко остановится, и я буду беспомощно наблюдать, как единственный смысл моей жизни борется, чтобы выжить. Его добавят в регистр, длиною в мили доноров, и начнутся наши мучения, изнуряющие психику, по ожиданию, когда кто-то умрёт, чтобы наш ребёнок имел возможность жить.

Знание не обладало в данной ситуации силой. Я бы отдала всё на свете, чтобы не знать, что означают слова доктора, сказанные нам.

Сотни людей в регистре доноров умрут прежде, чем показатели моего сына с кем-либо совпадут. Это не говоря уже о тех, кто умирает на операционных столах, или тех, у кого началось отторжение пересаженного органа и в течение часа после пересадки умрёт. В медицинской школе мы гордились статистикой людей, которых мы спасли. Но это мой сын. У него была только одна жизнь. Я не могла рисковать, чтобы он упустил её.

Я не могла потерять и его.

Несмотря на опустошение, я пытаюсь быть счастливой. Я фальшиво улыбаюсь, притворяясь, когда получаю слова ободрения от наших друзей и членов семьи, и мне даже удалось сказать несколько ободряющих слов, чтобы поддержать Брэди. В ответ он ничего не сказал. У нас были не те отношения. Оказывается у нас мало общего, когда мы полностью одеты. Однако после рождения Лукаса мы стали друг другу чем-то большим, чем просто друзьями. А из-за того, что большую часть времени мы проводим в и за пределами больницы рука об руку, наша связь становится всё сильнее.

До тех пор, спустя шесть месяцев, пока одно невинное слово не разрушило нас всех.

Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят.

Вранье.

Мы не чувствуем слоги и буквы, но они всё равно могут уничтожить всю нашу жизнь быстрей, чем пуля, вылетевшая из пистолета.

Одно слово.

Этого было достаточно, чтобы затмить солнце на моём небе.

— Шшш, — прохрипела я, хватаясь за ручку коляски, чтобы поймать соску, повисшую на атласной голубой ленте с монограммой моего сына, и вложить её обратно в его ротик.

У него всю ночь было хорошее настроение. Кажется, что в шестимесячном возрасте это было невозможно. Я не могла бы себе представить наисладчайшей пытки набега на молочку с девизом все-это-ты-можешь-съесть и группы людей, которые поддерживают подобные капризы — включая те капризы, которые состояли не более чем из отрыжки или мочеиспускания на вышеупомянутых людей.