Самый неправдоподобный роман. Книга вторая

— А ты уверена, что все знаешь о недвижимости семьи Уайтхорн? Я не думаю, что в день свадьбы Дэн предоставил тебе полный отчет о своем имуществе и капитале. Наверняка ты даже и понятия не имеешь, сколько у него денег на самом деле и куда они вложены. У этой семьи недвижимость по всему миру. Ты ведь была в поместье в Палм-Бич?.. Это только тысячная часть того, что у них есть. Так что не бери в голову…

— Может, и не взяла бы, — отозвалась женщина, ставя последний букет в вазу. — Но меня просто трясет при мысли о том, что Джессика знала об этом доме, а мне Дэн даже не удосужился хотя бы рассказать о нем. Ну, что в ней есть такого, чего нет во мне? Она даже не член семьи Уайтхорн, а я двадцать с лишним лет была его женой!

"Если бы ты знала!.." — Вздохнул Монтгомери, думая о дочери Джессики и Дэна. Просто удивительно, как за все эти годы никто из клана Уайтхорн не проболтался об этом жене Дэна. Они будто объединились в своем молчании против нее, хотя Жаклин и удалось очаровать большинство из этих гордых и неприступных людей. Они так полюбили ее, что по обоюдному согласию всего-навсего не стали вспоминать о прошлой любви Дэна даже тогда, когда он решил из-за нее развестись с женой.

Конечно, он не стал делиться своими мыслями с Жаклин. Это добило бы ее окончательно. Вместо этого собрался с духом и произнес другую убийственную фразу:

— Все просто, Жаклин. Он любит Джессику.

Разбирая мусор, оставшийся от цветов, Жаклин вдруг ойкнула и прижала палец ко рту. Лицо ее выражало удивление, почти испуг.

— Ты чего? — Вздрогнул мужчина, непонимающе глядя на нее.

— Палец уколола о шипы, — ответила Жаклин.

На пальце проступили яркие капли крови. Она беспомощно взглянула на него, будто сразу вдруг растерявшись и не зная, что делать. Зато Боб знал. Неожиданно для нее и для себя он прижался к раненому пальцу жгучим поцелуем. Женщина ошеломленно смотрела на него, не понимая, что происходит. Такого поведения от Роберта Монтгомери она совсем не ожидала. Медленно текли секунды обескураженного молчания. Жаклин смотрела на Роберта широко раскрытыми глазами, не зная, что говорить и что делать. Но и руки не отнимала, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом все же спросила:

— Роберт, что ты делаешь?

Он, наконец, поднял на нее глаза. Вид у него был такой, будто он и сам не совсем понимал, что делает. Боб смутился, но был счастлив оттого, что она не отдернула испуганно руку и пока не прогнала его. Растерявшись на пару мгновений от ее простого вопроса, мужчина все-таки ответил:

— Хочу унять твою боль. Ведь тебе больно…

Казалось, в его словах совсем другой смысл, и Жаклин вдруг поняла, что как бы она ни старалась скрыть свою боль, люди, знающие об ее непростых отношениях с Дэном, видят ее. Но почему-то именно сейчас, именно в этот момент Жаклин стало стыдно перед Робертом за свою боль. Стыдно и неловко, точно это она виновата в своей боли и в своей любви к Дэну Уайтхорну, в том, что готова душу дьяволу продать — лишь бы он вернулся к ней, в том, что уже не способна полюбить другого мужчину.

— Пожалуйста, не надо, Боб!.. — Умоляюще попросила она, убирая свою ладонь из его горячих нежных пальцев.

— Но я должен сказать тебе кое-что… — Начал Монтгомери. — Это очень важно.

— Нет! — Почти испуганно проговорила Жаклин.

— Почему?

— Я не хочу ничего слышать!

— Но я только…

— Пожалуйста, уйди…

— Что? — Ошеломленно переспросил он, думая, что ослышался.

— Уходи, — медленно, с расстановкой повторила Жаклин.

Боб хотел было попробовать поговорить с ней, но взгляд у нее был такой, что он отступил. Лучшее, что он может сейчас сделать, — это уйти. В противном случае он не только никогда не сможет добиться благосклонности Жаклин, но потеряет ее навсегда.

— Прости меня, — еле выговорил он. — Я не хотел сделать тебе больно.

— Уходи! — Почти выкрикнула Жаклин.

Наверное, еще чуть-чуть, и она влепит ему пощечину за то, что он едва не признался ей в любви. Роберт понял намек и пулей вылетел из квартиры Жаклин. Оставшись одна, она села за стол и долго плакала навзрыд, думая о том, что все мужчины на свете сначала делают больно, а потом просят за это прощение.