Самый одинокий человек

Назавтра будильник зазвенел, как всегда, в пять часов. Эллис резко сел на кровати. Горло сжалось, сердце колотилось. Вся уверенность в себе, какая у него была, испарилась за ночь. Эллис знал, что у него бывает и такое состояние – самое противное, поскольку непредсказуемое. Он поскорей скатился с кровати, пока не обездвижел совсем. Выключил будильник – это, считай, первая победа за день. Следующей будет – почистить зубы. В комнате было холодно. Он посмотрел в окно. Фонари и мрак. Зазвонил телефон, и Эллис не подошел.

Первый порыв снега налетел, когда Эллис уже колесил по Дивинити-роуд. Тело налилось весом – он однажды попытался описать это врачу, но так и не нашел слов. Это было всего лишь чувство, всеобъемлющее ощущение, которое начиналось в груди и тянуло вниз веки. Тело словно отключалось, захлопывалось, руки слабели, и было трудно дышать. Оказавшись внутри заводских ворот, Эллис не смог вспомнить, как доехал.

Со стороны казалось, что он ушел с головой в работу и неразговорчив. Те, кто знал его историю, предупреждали других – подмигивали, указывали на него кивком, словно говоря: «Держитесь подальше, ребята». Даже Билли к нему не приставал. В перерыве он сел у своего шкафчика, вытащил табак и начал сворачивать самокрутку. Билли его остановил: «Элл, ты что делаешь?» Эллис уставился на него. Билли опустил руку ему на плечо: «Гудок был. Обед. Пойдем подзаправимся».

Сидя в столовой, Эллис чувствовал, как у него дергается нога. Во рту пересохло, кругом было слишком шумно, шум окружал его со всех сторон, проникал под кожу, сердце колотилось. Кухонный чад пронизывал все, а перед Эллисом стояла тарелка, полная еды, потому что все уже знали, и Дженис пожалела его и положила ему с верхом, так что рабочие, стоявшие рядом в очереди, начали возмущаться, но она заткнула им рот одним взглядом, она умела так смотреть. А теперь Билли и Глинн зудели не переставая. «Ты читал „Жеребца“?»[6] – «Кто его не читал? Его надо бы в школьную программу включить». – «А ты когда-нибудь делал это на качелях, а, Глинн?» – «Ну, вообще-то, да, болван ты необразованный». – «Да неужели? И где, на детской площадке?»

Шум, проклятый шум. Эллис вскочил из-за стола. Он пришел в себя на улице, падал снег, было слышно, как падает. Смотри в небо, смотри в небо – он посмотрел. Открыл рот, и снежинки стали падать ему на язык. И он успокоился – на улице, один, наедине со снегом. Шум улегся, только далекий уличный гул улетал в небо.

Вышел Билли и увидел, как Эллис смотрит в небо – слезы застыли на лице, не успев упасть. Он хотел сказать Билли: «Я просто пытаюсь удержаться и не развалиться на куски, понимаешь?»

Он хотел это сказать, потому что никогда не мог этого выговорить, ни одному человеку, а Билли как раз был подходящим собеседником. Но не смог. Так что прошел мимо, не глядя, прошел, сделав вид, что его нет, – точно так, как поступил бы отец.

Эллис не вернулся к конвейеру. Сел на велосипед и поехал. Заднее колесо иногда скользило, но главные дороги посыпали песком, и скоро Эллис уже несся прочь, не думая, – тело напрягалось, пытаясь убежать от чего-то никак не выразимого словами. Доехав до Каули-роуд, он увидел, что из витрины прежней лавки Мейбл падает свет, отвлекся и заметил ту машину слишком поздно. Она вылетела с Саутфилд, и все случилось очень быстро, ужас невесомости, Эллис вытянул руку, чтобы смягчить падение, тротуар рванулся навстречу, в запястье что-то треснуло, и из тела вышибло дух тяжелым ударом. Эллис видел удаляющиеся огни машины, слышал ритмичный шорох вертящихся колес велосипеда. Он опустил голову щекой на холодный тротуар и почувствовал, как спадает тяжелый груз. Снова можно дышать.

Из темноты выбежал человек и сказал:

– Я вызвал «скорую».

Он присел на корточки рядом с Эллисом:

– Как ты?

– Замечательно, – ответил Эллис.

– Не садись, лежи, – предупредил мужчина.

Но Эллис все равно сел и оглядел заснеженную улицу.

– Как тебя зовут? Где ты живешь?

Вдалеке послышалась сирена. Звук приближался. Эллис подумал: «Столько шума из-за ерунды. У меня голова ясная как никогда».

В детстве Эллис любил смотреть, как отец бреется. Он садился на унитаз, болтая ногами, и смотрел на отца – снизу вверх, потому что отец был очень большой. В ванной стоял пар, с зеркала капал конденсат, и ни отец, ни Эллис не произносили ни слова. Отец был в майке – солнечные лучи из окна падали ему на плечи и грудь, и кожу пестрили французские королевские лилии, рельеф на стекле. Все вместе выглядело так, словно отца вырезали из лучшего мрамора.