Самый сердитый гном

– Да я не об этом, – отмахнулся гном. – Совсем другое смущает: погром уже давно идет, а эти только толпу собирать начали.

– Вот щудак, – рассмеялся старик. – Это ше тебе не побоише, а погром! Народ ша два шаша притомитыня ушпел, душок боевой пропал: кто одумалшя, кто уштал и домой побрел, а шей-то органишм водярной нагрушки не вынеш. Кто бешпорядки органишует, тот вшегда такой противный момент ушитывает и подмену шагодя готовит, чтоб, шнашитшя, шадуманное до конша довешти.

Доводы старика показались логичными. В конце концов, ни Флейта, ни Пархавиэль не горели желанием полезть в бойню. Это была не их война, тем более что Пархавиэль не испытывал к местным гномам теплых чувств.

Осторожно выбравшись из укрытия, путники продолжили путь, Мисл не обманул, северную часть квартала он знал намного лучше, поэтому хоть и шли по чудовищно грязным закоулкам, зато без приключений. Правда, пару раз все же приходилось останавливаться и поспешно прятаться, когда внезапно поблизости раздавались воинственные кличи и топот бегущих ног. Люди рыскали по округе мелкими группами, по двадцать – тридцать человек, выискивая притаившихся по подвалам и чердакам гномов. Среди разбросанного по мостовой мусора все чаще и чаще встречались растерзанные трупы.

Путники зашли в зону опустевших цеховых корпусов. Путающийся в складках плаща Мисл ускорил шаг, был менее осторожен и даже порой вел группу через открытое пространство. В результате долгих плутаний по окрестностям путники вышли к хорошо запомнившемуся гному трактиру «Грохот стакана».

Когда надеешься на кого-то другого, притупляются собственные инстинкты. И Флейта, и Пархавиэль слишком поздно заметили, что впадший в маразм старик вывел их прямо на большую толпу собравшихся у дверей трактира горожан. Бежать было поздно, выхватывать оружие бессмысленно: добрый десяток вил и заточенных наподобие алебард лопат грозно смотрели в их сторону. На суровых лицах людей не было ни сожаления, ни жалости. Это был только передовой отряд, за спинами преградивших им путь горело множество костров, и толпилось несколько сотен человек.

– Куда прешь, гномья ро… – осекся высокий рыжеволосый мужчина, поигрывающий в руках топором. – А-а-а, это ты, дедушка Мисл, а мы уже начинали побаиваться, не случилось ли с тобой чего. Вишь, опять резня началась!

Мисл Зингершульцо со вздохом облегчения откинул капюшон и, подойдя к грозному верзиле, протянул ему руку для пожатия.

– Вше хорошо, Милгар, вше хорошо, – устало прошептал старик. – На этот раш обошлошь!

– А эти приблуды с тобой? – кивнул Милгар в сторону Пархавиэля и Флейты.

– Шо мной, – ответил Мисл, подавая спутникам знак следовать за ним.

Пархавиэль сделал было шаг вперед, но острые вилы появились буквально в сантиметре от его груди.

– Дедушка Мисл, мы тя уважаем, но чужаков не пустим, – извиняясь перед стариком, пробасил верзила. – Цех оружейников округу держит, лиходеев не пускаем, хоть сегодня не раз наведывались. Тебя в обиду не дадим, но остальных… извини. Ты же знаешь, если другие узнают, что мы втихаря гномов укрываем, беды не миновать… у нас жены, дети…

– А у меня правнук родный, – гордо подбоченясь, заявил старик. – Я што, родимую кровь приютить не могу?!

– Ну, если так… – пожал плечами верзила, с интересом поглядывая на Пархавиэля. – Ребят, пропустите гнома, и девчонка тоже пущай идет!

Вилы исчезли из-под носа так же быстро, как и появились. Путь был свободен, и Пархавиэль с опаской засеменил сквозь толпу. Он боялся настороженных взглядов, пронизывающих его со всех сторон, вздрагивал при каждом резком движении и неожиданном шорохе. Люди могли в любой момент изменить решение и напасть. Сердце гнома чуть не разорвалось от страха, когда за спиной раздался звучный бас предводителя оружейников.

– Анофий, Непий, возьмите десяток парней и проводите дедушку Мисла с гостями до дому! И смотрите, чтоб там ни одна зараза не вспухла! Флейта нервничала, воровато озиралась по сторонам и не убирала ни на миг руки с пояса, надеясь в случае опасности успеть выхватить меч. Пархавиэля, наоборот, забавляло молчаливое шествие в окружении вооруженных людей. Гном чувствовал себя важной, значительной персоной, к которой боятся подступиться и даже заговорить, не то чтобы бросить булыжник вслед или прокричать оскорбление. К сожалению, улицы были пусты, и Зингершульцо не мог насладиться видом растерянных рож горожан, пугливо таращившихся на помпезное шествие маленького человечка.