– Ну не муж тебе, Машка, достался, а золото! – мама ликовала, а мы решили хоть немного побыть наедине и отправились гулять.
Пока дошли до речки, местное население умудрилось лишить «мое золото» пачки сигарет – на пути, словно фонарные столбы на Арбате, через пару метров стояли как вкопанные Ляля, Афанасий, Кисляки, бабка Шура со своей подругой – старостой, одним словом, все, кто был способен выползти из дома. Даже Валентина заметалась, встала было у бывшей избы своего родственника Славика Шпунькина, но завертелась, закрутилась на месте, а потом как пустится через дорогу – передумала, видать. Клавдия с Шурой не курили и, естественно, сигареты им были ни к чему, поэтому Влас вдобавок был ограблен на сто рублей – старухи слезно попросили у него на хлеб и завели песнь о том, что всю жисть они в колхозе пахали, света белого не видали, а пенсии не хватает на пять дней проживания!
Мы поспешили свернуть на проселочную дорогу, что разделяла раскинувшееся за рекой поле, где теперь вместо пшеницы, ржи и овса рос чертополох вперемежку с очень странным растением высотой метра в два, а то и больше, напоминающим гигантские грибы-поганки бежево-соломенного цвета.
– Наконец-то мы одни! – Влас облегченно вздохнул и приклеился своими губами к моим.
В этот ответственный момент позади раздалось:
– Любовь прямо как в кино, блин! Прямо как у нас с Лялькой! – издалека начал Афанасий. Видимо, сигарет им с Лялькой показалось мало.
– Вы что-то хотели? – еле сдерживая злость, спросил Влас.
– Знаешь, блин, у хорошего человека не должно быть больших запросов и желания обогатиться. Если, блин, они есть в человеке, это уже, блин, не человек, а сволочь! Если вот заглянуть в историю... Взять, к примеру, блин, древние времена...
– Так вы пришли посмотреть, как мы с женой целуемся? – с сарказмом уточнил Влас.
– Ну, что вы! Я просто... Так... Мимо шел...
– Вот и идите!
– Загвоздочка одна есть, – замялся Лялин супруг. – Я все про хорошего-то человека, блин. Ведь у него, у хорошего-то человека, запросы маленькие. Он же не сволочь, блин, какая-нить! Пожертвуйте для бедных хороших людей сотенку! – наконец разродился Шпунькин.
Влас дрожащими от ярости руками вытащил портмоне из внутреннего кармана, протянул Афанасию сто рублей и раздраженно проговорил:
– Вот возьмите и передайте остальным, что ни сигарет, ни денег у меня больше нет!
Афоня схватил деньги и помчался на кривых ногах в деревню. Я видела, как он свернул в дом к Задумихе.
– Пошли в поле, – предложил Влас, и мы побрели меж колючек чертополоха и бежево-соломенных гигантских зонтиков-поганок. – Ужасные люди, ужасное место! Как ты тут будешь жить, бедняжка. – Влас обнял меня и снова приник к моим губам, и именно в эту минуту я услышала подозрительный шорох – будто кто-то пробирался к нам, преодолевая репейник и «поганки». Я посмотрела через плечо Власа – никого. Однако треск сухих стеблей только усиливался.
– А чой-то Афоне и сигареты, и стольник, а нам только сигареты? – перед нами на коленках стояли два брата Кисляка. – Так нечестно! – вторил один другому.
Влас обернулся, удивленно посмотрел на них и, совершенно растерявшись, сказал:
– Ну, хорошо, хорошо, я тоже вам сто рублей дам. Только вы с колен-то поднимитесь! Нельзя же доходить до такого унижения, чтобы выклянчивать деньги, падая ниц!
– Они по-другому не могут, – шепнула я.
– Господи, до чего народ довели! – ужаснулся он. – Надо же! В деревнях все еще сохранились пережитки крепостного права!
Довольные тем, что справедливость восстановлена, Кисляки быстро исчезли в зарослях чертополоха, а я рассказала Власу о том, почему они не могли выклянчивать деньги в полный рост, вспомнив историю десятилетней давности, как пьяный Славик Шпунькин, сев за руль единственного уцелевшего в деревне трактора «Беларусь» МТ 3-80, переехал по ногам не менее пьяных, мирно спящих в пшеничном поле братьев Кисляков.
Удивлению Власа не было предела. Как Шпунькин мог переехать сразу четыре ноги? Почему они остались живы? И отчего Славика не посадили?
– Как они могут жить в одной деревне? Ведь этот Шпунькин искалечил им всю жизнь! – недоумевал он.
– Они вообще на одном участке живут, – легкомысленно сказала я.
– Как?
– Славик продал свой дом, а Кисляки пустили его жить к себе в баню. Они все равно ею уж лет десять не пользуются.
– Где ж они моются? – Влас стоял, как будто его пыльным мешком по голове огрели.
– Нигде. Они утверждают, если не мыться вовсе – в жизни не заболеешь, потому что на коже скапливается защитный слой из грязи, и тебя никакая зараза не возьмет. Чем слой толще, тем человек надежнее защищен от всякой хвори.
– О дикий народ! О дикие нравы!
Стоило только произнести ему эти слова, как за высокими зонтиками я рассмотрела приближающуюся шапку-ушанку. На нас надвигался приятель бабки Шуры и Клавдии – Нилка. Он налево и направо размахивал палкой, расчищая себе дорогу.
– Бежим! – крикнула я, и мы с Власом помчались куда глаза глядят.