Самый скандальный развод

Утром в кровати я обнаружила только Рыжика – мама бесследно исчезла, не оставив даже записки. Покормив иноземного кота, я стала думать, что же мне надеть, чтобы соответствовать и похоронам, и последующему девичнику в ресторане одновременно. Я отвергла все вечерние платья, строгие костюмы, брюки, юбки. Было девять утра. Через полчаса Пулька должна была подать свою «каракатицу» к подъезду.

И все-таки интересно, куда подевалась мамаша?

Не раздумывая больше ни минуты, я выхватила из шкафа черное платье, натянула его, кое-как причесалась, накрасила щеки и, накинув шубу, выскочила на улицу.

– Надо же! Не опоздала! – удивилась Пулька и, взглянув на меня, спросила: – Чего это ты шубу-то нацепила?

– Не май месяц! – ответила я ей любимой бабушкиной фразой.

– И растрепанная ты какая-то!

– Поехали!

– А Полина Петровна где? Она что, не поедет?

– Полина Петровна бесследно исчезла, пока я спала.

– Хм, странно.

– А Вероника Адамовна где? – и тут, подъехав к Иккиному дому, я увидела ответ на свой вопрос – все мамаши со своими непутевыми, но свободными теперь от брачных уз дочерьми стояли у подъезда «звезды» экрана, которая категорически не желала готовить супругу на завтрак омлет.

Одновременно с нами подъехало такси.

– Мамаши в такси! Дети ко мне в машину, – распорядилась Пулька, вылезая из «каракатицы».

«Дети» залезли в салон, последней села Огурцова – машина «глубоко выдохнула» и сразу осела.

– Маш, тебе Ада дала юридический адрес этого ритуального агентства? – спросила Пулька, просунув голову в окно.

– Я ведь сказала, в начале улицы Корейкина, поворот направо, первый дом с аркой. Там, под аркой, и встречаемся. Он что, не знает, где улица Корейкина? – удивилась я, кивком указав на таксиста.

– На окраине города! У черта на куличках! – воскликнула Пулька.

– Ну, так поехали, а то опоздаем! – засуетилась я.

И наш кортеж из двух автомобилей наконец тронулся с места.

– Так нельзя! – всю дорогу бубнила Пульхерия. – Нужно знать точный адрес! А то что это такое – первый поворот налево, второй направо, через мост, под арку. Мы вообще можем приехать в другое место!

– А по-моему, это правильный адрес! – вступилась за меня Икки.

– Это по-твоему! Мы едем неизвестно куда! За черту города!

– А где, по-твоему, должно находиться кладбище домашних животных? На Тверской улице? – не отступала Икки.

– Девочки, перестаньте спорить! – я уже начинала нервничать. Вообще-то меня беспокоило два вопроса: вдруг Пулька права, и мы приедем совсем не туда, куда надо, и второй – куда, собственно, подевалась моя родительница? Она ведь обещала прийти и на Афродитины похороны, и в ресторан... У меня было такое чувство, которое дети иногда испытывают в пионерском лагере – ко всем в выходные приехали родители, а к кому-то нет. И бедный ребенок стоит у ворот два дня подряд и ждет...

Сначала мы ехали по центру города, потом выехали на Кольцевую дорогу, повернули и оказались среди громоздких новостроек. Я нервно посматривала то на часы, то в окно. Потом свернули и очутились в каком-то сером, неприятном районе, где кроме заводов с трубами не было ни одного нормального жилого дома, и сердце мое упало – тут никак не может быть кладбища домашних животных, а до начала церемонии оставалось всего двадцать минут.

– А самое-то главное! Самое главное! – Я плюнула, перестала смотреть на время и стала слушать Анжелку. – Они разрешили мне видеться с детьми! По выходным.

– Надо же – милость оказали! – негодовала Икки.

– Да, ладно, хоть так! – Огурцова махнула рукой.

Машина въехала на территорию заснеженного пустыря с подозрительными черными лужами – в голове промелькнула совершенно неуместная мысль: «Это, наверное, нефть. Сюда бы Эльвиру Ананьевну с ее нефтяной вышкой!» Поначалу я обрадовалась унылому пейзажу за окном – тут вполне могло бы разместиться кладбище домашних животных, но по истечении пяти минут, которые показались мне часом (не меньше), я подумала о том, что никакой улицы Корейкина среди пустыря быть не может. И вдруг, исчезнув под мостом с яркими оранжевыми фонарями, мы вынырнули прямо на улицу Корейкина.

У дома с аркой стоял до боли знакомый «жигуленок», которым Николай Иванович несколько дней назад от души пожелал маме подавиться. Вокруг машины ходила, заламывая руки, убитая горем кузина, одетая в черное приталенное пальто; на голове ее красовалась какая-то несуразная чалма, а под коленками болталась сумка-сарделька того же траурного цвета. Родительница моя бегала кругами за Адочкой, видимо, стремясь поймать ее и утешить. А из открытой дверцы автомобиля виднелись...

...Виднелись распухшие ноги Мисс Бесконечности в старых растянутых носках и клетчатых, разношенных тапочках!

Так вот куда ездила мамаша!

– Ты почему ускакала, не предупредив меня! – накинулась я на маму, выскочив из машины.

– За бабушкой ездила.

– Вижу, – буркнула я. – Зачем ты ее на похороны привезла? Зачем ты поддерживаешь и лелеешь ее безумную идею с похоронами?!