Читаем Самый срочный пациент полностью

Лифтер всё также бренно выпроводил нас из лифта, и я оказался в месте еще более контрастном, чем всё описанное мною ранее. Сначала то была комнатушка, у стены на диване, не сняв халат и не разувшись, храпела медсестра; мерцала настольная лампа, на тумбе стояла аккуратная ёлочка с советскими игрушками (давно я таких не видел). Мы не задержались в этой комнате, и направились в сторону нечто напоминавшего катакомбы.

Я следовал за терапевтом по длинному подземному проходу в стенах из старой, обвалившейся в местах белой плитки, по холодному бетонному полу, на котором были заметны следы каталок и обуви. Потолок был пронизан заржавевшими трубами отопления, от которых припекало голову, всякими датчиками и трубками, от чего мне было тревожно. Вскоре мы дошли до развилки, налево указывала написанная на стене красной краской надпись «Пищеблок», мы же пошли направо, где освещение было тусклее, а через длинный туннель виднелся лишь один кабинет с железной дверью и горящей над ней желтой лампой «Излучение».

Меня посадили у двери в этот кабинет и приказали ждать, пока за мной выйдут. Случилось это уже через пару минут – сначала погасла лампа над дверью, затем из кабинета донеслись оханья и хрусты, шаги и стук колес, сначала отдалённые, едва различимые, а вскоре – громкие, словно гул поезда, проезжающего за дверью. Появилась медсестра. Она выкатила из кабинета на каталке бабушку, что скрючившись, поникла к груди и скосилась на бок седой головушкой. Я посмотрел на неё с горечью в глазах, с ноткой неизбежности и сожаления.

В какой-то момент бабушка словно учуяла моё внимание. Она закопошилась под своим сарафаном, а затем с трудом посмотрела на меня исподлобья и пролепетала смиренно:

– Застегнись, Серафимушка.

Я просканировал себя на наличие не застёгнутых пуговиц. Ничего не нашлось. Более того, на мне вообще не было ни одной одежки с пуговицами, даже нечто похожего.

– Поехали, бабушка, – сказала терапевт с огорчённым видом и взяла каталку из рук медсестры.

– Домой, внученька, едемте? – спросила она.

– Домой, домой… Куда ж еще?

Бабушка кротко посмотрела на меня. И так мимолетно, но так бесконечно долго тянулся тот миг осознания, что я никакой такой не Серафимушка вовсе. Колючая боль разлетелась по моему телу, словно вогнали его в кокон из проволоки и провернули внутри него. Бабушка виновато вздохнула и сложила головушку обратно себе на грудь.

Когда её увезли, медсестра решила заняться мной.

– Проходите, выше пояса раздевайтесь, – сказала она.

– А что это? – спросил я, разглядывая комнату.

– Рентген, – ответила мне медсестра. – Никогда не делали? Металла в теле нет?

– Нет.

– Цепочки, кольца, телефон? Всё из карманов вытаскивай.

Я, полностью обнаженный до талии, оказался под рентгеновским излучением. Далее последовали инструкции медсестры: глубоко вдохни, не дыши, дыши, согнись и разогнись. Несколько раз она выходила из своей кабинки, ставила лампу рентгена то напротив моей шеи, то напротив грудной клетки, то живота. Как процедура была окончена, я оделся и вышел в коридор, где меня уже ожидала Зефира Амоевна.

Она протянула мне какие-то бумажки и сказала:

– Всё с тобой нормально.

И мы отправились обратно той же дорогой, снова сели в лифт, где я получил шанс мысленно попрощаться с лифтёром, прошлись по тёмному коридору, затем уже по освещённому, и оказались у медицинского поста.

– В стационар хочешь? – спросила терапевт.

– А что со мной?

– Клинически – ничего, ровно как и пару часов назад. А в целом, посмотри сам, высокий и худощавый, спишь поди плохо, кушать тоже больше надо; умнее надо быть, Антоньев, за здоровьем своим следить.

– А зачем тогда в этот… стационар?

– Ну, ты же сюда потащился. В стационаре у нас веселее: можно целый день лежать рядом с дедулями в палате, а если не повезёт – то в коридоре, потому что мест не хватает из-за пандемии; слушать их истории и байки; кушать каши на воде и паровые котлеты; каждый день сдавать кровь, писать в баночку, получать уколы…

– Нет, спасибо, – процедил я. – Если всё нормально…

Мне протянули бланк отказа от госпитализации, и я его без раздумий подписал.

– Теперь ждём результатов рентгена. Они будут через полчаса, но можешь уже идти домой, получишь их по почте, – уведомила меня терапевт. – Твоя мама звонила, сказала что ждёт тебя у входа.

Первой моей мыслью было сорваться за дверь, но я подумал и решил вернуться к своему месту у стенки, чтобы под капанье с потолка, ставшее для меня уже таким родным в этот вечер, переосмыслить всё произошедшее в приемном отделении. Я отблагодарил терапевта и поступил, как задумал. По пути я встретил девчонку, о которой имел честь рассказать вам ранее. Мне стало интересно, чем закончилась её история, и я стал рыскать глазами возможность утешить свой интерес, и нашёл – рядом с ней и её мамой стоял некто посторонний, сгорбленный старикашка лет за семьдесят, полностью седой и в морщинках; без бейджика, но в халате.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее