Не знаю, как долго все это продолжалось. Знаю только – я ни на что не обращал внимания, пытаясь вытащить ее, а огонь, казалось, окружал нас обоих, несмотря на дождь. Когда я отбросил массивную полку и выворотил погнутый остов кровати, который придавил женщину, несколько парней в забавных медных пожарных касках подобрались ко мне и вытащили нас обоих по короткой лестнице, установленной у подножия кучи щебня. Внизу собралась небольшая толпа, и все приветствовали меня – такое случилось в первый раз с тех пор, как я играл на третьей базе за школьную команду.
Они закутали в плащ девушку, которая, кстати, была в длинной ночной рубашке. Она сказала: «Меня зовут Антуанетта Виоланта. Теперь, как видите, у меня нет дома, но если месье назовет мне свое имя и укажет место, где он живет, я смогу сообщить ему, куда прибыть, чтобы я смогла поблагодарить вас».
«Меня зовут Аллен, – ответил я, – но… ну… я точно не знаю…»
«Ах, месье американец? – сказала она. – Вы говорите по-французски очень чисто, очень правильно».
«Спасибо, – поблагодарил я, поняв, что она, очевидно, рассчитывала на продолжение знакомства, и решив, что тоже очень этого хочу. – Возможно ли, мадемуазель Виоланта, проводить вас…»
Все, кроме пожарных, которые сражались с пламенем, продолжали толпиться вокруг. И тут моей руки коснулся один из этих чертовых французских полицейских. Полагаю, он заметил, как я заколебался, едва речь зашла о домашнем адресе.
«Месье очень храбр и очень силен. Могу ли я увидеть удостоверение месье?
Я вытащил бумажник и вручил ему свою старую военную C.I.C. – я считал, что это превосходное удостоверение, поскольку оно подтверждает законность моих действий. Полицейский осветил карточку фонариком, и я смог увидеть, что его брови зашевелились. Он поклонился нам обоим.
«Не пожелают ли месье и мадам проследовать со мной в Mairie Arrondisement? – спросил он. – Следует составить отчет, после чего вам, мадам, будет обеспечено размещение, как пострадавшей от бомбежки».
Он проследовал впереди нас к чертовски древнему драндулету, подобных которому я отродясь не видывал, но я не обратил на это особого внимания, потому что был слишком занят беседой с Антуанеттой Виоланта. Оказалось, что она изучала актерское мастерство и жила в заведении, которое называли
После долгого перерыва чиновник вернулся и поклонился девушке. «Мадемуазель Виоланта, – сказал он, – было решено выделить вам комнату в Mairie на эту ночь».
Она пожелала мне спокойной ночи и позволила ненадолго удержать ее руку. Мне пришло в голову, что никакого жилья у меня нет. Впрочем, я недолго об этом беспокоился – почти сразу же, как только она вышла из комнаты, чиновник возвратился в сопровождении другого полицейского и большого старого француза – лысого, с огромными усами, одетого в черную шелковую хламиду. Он сел за стол, взял удостоверение и посмотрел на меня:
«Месье Аллен, – сказал он, – вы клянетесь, что информация, содержащаяся в этом документе, правдива?»
«Разумеется, – ответил я. – Это официальный документ. Фотографии совпадают, не так ли?»
«Месье Аллен, вы необычно солидно выглядите для человека столь юных лет».
«Не знаю, какие годы вы называете юными, – заметил я. – Мне тридцать четыре; родился я в тысяча девятьсот пятнадцатомм».
«Ясно. И вы – сержант в корпусе контрразведки американской армии, 63-й дивизион?»
«Да».
«Месье Аллен, буду вам признателен, если вы мне сообщите, где располагается 63-й дивизион».
«Что ж, сначала мы отрезали противнику путь к отступлению в Кольмаре, – сообщил я, – а потом двинулись в Саар, на соединение с Седьмой армией».
Полицейские посмотрели на меня так, будто я совершил что-то ужасное, и старик стукнул кулаком по столу. «Убийца! Лжец! Шпион! – закричал он. – Признавайся! Тебе платят боши!»
«Я ни в чем таком не признаюсь…» – начал было я, но он не дал мне говорить. «Дважды лжец! Мы проверили всё по телефону. В армии наших союзников, американцев, нет ни 63-го дивизиона, ни корпуса контрразведки. Ошибка? Вы, боши, всегда их делаете, иногда просто невообразимые – например, вроде твоей даты рождения. Сейчас тебе должно быть три года».
Он драматическим жестом указал на настенный календарь, и внезапно я понял, почему автомобиль, в котором мы ехали, показался таким древним, а одежда окружающих людей – такой забавной. На листе стояла дата – июль 1918 года.
Сказать мне было нечего. Судья ткнул в меня пальцем. «Ясно, что здание в переулке Младенца Иисуса взорвал ты, убийца – это была не бомба. Мы обыщем развалины и все выясним. Посадите его пока в камеру. А ты, шпион, помни – с тобой все кончено».