Ее тело упало обратно на него, ее ядро прямо над его лицом.
Она держалась за скалу, что препятствовало ей касаться его лица своей киской, но это не спасло её от растущего давления его настойчивого рта, поскольку его язык погрузился ещё глубже, чем прежде.
- О, Боже. Амун!- Толчки сотрясали ее, вибрируя в него.
- Амун. Пожалуйста, еще, нужно, хочу.
Одной рукой он сжал ее бедро. А другой он погладил свой член. И так как он удовлетворял ее, он удовлетворял и себя, притворяясь, что они занимаются любовью. Она двигалась вместе с ним, вверх и вниз, ее женственность была на всем его лице, и его движения в ней совпадало с движением его руки.
- Быстрее! Надо... почти... нужно...
Его. Она нуждалась только в нем. Он выпустил ее бедро и потянулся к ней, никогда не прекращая его чувственное внимание. Ни на одном из них. Лихорадочный, он пронзил ее двумя пальцами.
Узко. Она была такой узкой. И когда он прижал эти пальцы глубже, так глубоко, она задрожала вокруг него, притягивая его еще глубже.
- Так!- закричала она в экстазе, сжимая мышцы, чтобы удержать его внутри себя.
Чувствуя ее судороги вокруг него, послало его по краю. Он взорвался, горячее семя, било струей на его живот. И когда последняя дрожь оставила ее, когда последнее капля вышла из него, она поднялась на коленях, отдышалась, разрушая их контакт. Они застонали в унисон из-за потери.
Она сползла вниз по его груди и рухнул на него.
Хотя его первой мыслью было очистить их обоих, он не мог заставить себя переместить ее. Его руки обнимали ее, и он держался, зная, что никогда не сможет отпустить ее.
Его голова была (отчасти) ясна, так что он не мог порицать желание собственничества.
Глава 17
В течение нескольких часов Хайди и Амун поочередно спали, ели, целовались и говорили, стараясь не упоминать их прошлое, их обстоятельства и их будущее. Они были просто мужчиной и женщиной, их руки никогда не были далеко друг от друга. Благодаря ему, Хайди оставалась в состоянии блаженства, радости, но она знала, что надолго не могла себе это позволить.
Для нее радость никогда не длилась долго.
Это счастливое напряжение закончилось, когда Амун отпустил ее, чтобы разжечь костер - и не вернулся на ее сторону. Он повозился с рюкзаком, затем вытащил две робы, его движения были жесткими.
И черт меня побери, если грязь, пятна на шее не исчезли.
- Ты имеешь ввиду, теперь мы будем играть в молчанку?
Это формальность... как она ненавидела ее.
Он подарил ей сладчайший, самый мучительный оргазм в ее жизни, играл ее телом так, что победил все сомнения, все запреты. Страсть заполнила ее так безжалостно, что она была не в состоянии удержать ее внутри. Она взорвалась, едва сдерживая лед. Ее тело сейчас настолько хорошо знало этого мужчину, что боль и нужда не покидала ее. Ее живот постоянно трепетал, а кожа горела.
Его имя может, и не было татуировкой на ее руке, но она, тем не менее, была заклеймена им.
Пока они касались друг друга - не было сомнений с его стороны. Это удивило ее. Он не отказал в удовольствии, не довел ее до грани и ушел, оставляя ее опустошенной. Несмотря на то, что злился на нее.
Нет, он был почти... благоговейно, как он ласкал ее, как если бы они были любовниками в полном смысле этого слова, а не врагами.
Она не хотела быть его врагом. Не сейчас, не когда-либо снова.
Но она никак не могла придумать способ, чтобы устранить вред, который нанесла ему. Не он убил ее семью, другой демон. Он не тот, кто убил ее мужа, она была почти уверена в этом. Другой демон, должно быть.
Возможно, один из его друзей. Однако, она наказала Амуна, забрав у него кого-то, кого он любил.
Она ненавидела себя за это. Хотела, чтобы она могла вернуться.
Хотела, чтобы она никогда не заходила в спальню мужу, в ту роковую ночь. Ночь все изменила для нее.
Но она не могла, и она надеялась, что возможно, просто возможно, смогла бы заставить Амуна понять боль, которую она испытала. Этого не было бы достаточно, чтобы заработать его прощение, но возможно, это стало бы оправданием, которое она не нашла бы иначе.Вздохнув, Хайди надела робу. Всего несколько секунд спустя она поняла, что Амун не воздал этой вещи должное. Расправив на себе материю, она почувствовала себя чище, чем когда-либо, не касаясь куска мыла.