Только вымолвишь слово «Россия»,а тем более «Русь» – и в башкутотчас пошлости лезут такие,враки, глупости столь прописные,и такую наводят тоскуграфа Нулина вздорное чванство,Хомякова небритая спесь,барство дикое и мессианство —тут как тут. Завсегда они здесь.И еврейский вопрос, и ответызачастую еврейские тож,дурь да придурь возводят наветы,оппонируют наглость и ложь!То Белинский гвоздит Фейербахом,то Опискин Христом костерит!Мчится с гиканьем,лжётся с размахом,постепенно теряется стыд.Русь – Россия! От сих коннотацийнам с тобою уже не сбежать.Не РФ же тебе называться!Как же звать? И куда ж тебя звать?Блоку жена.Исаковскому мать.И Долматовскому мать.Мне как прикажешь тебя называть?Бабушкой? Нет, ни хрена.Тёщей скорей. Малахольный зятёк,приноровиться я так и не смогк норову, крову, нутру твоемуи до сих пор не пойму, что к чему.Непостижимо уму.Ошеломлён я ухваткой твоейширью морей разливанных и щей,глубью заплывших, залитых очей,высью дебелых грудей.Мелет Емелька, да Стенька дурит,Мара да хмара на нарах храпит,Чара визжит – верещит.Чарочка – чок, да дубинушка – хрясь!Днесь поминаем, что пили вчерась,что учудили надысь.Ась, да Авось, да ОкстисьЧто мне в тебе? Ни аза, ни шиша.Только вот дочка твоя хороша,не по хоро’шу мила.В Блока, наверно, пошла.– Тимура Кибирова, точнее тогда еще Запоева, я лично знаю, однокашник, но не все его стихи люблю, – сказал Стиций. – Поэтому кое – что пропущу.
Геннадий присел в кресло. Стиций поднялся. Декламация продолжилась:
Ну, была бы ты, что ли, поменьше,не такой вот вселенской квашнёй,не такой вот лоханью безбрежной,беспредел бы умерила свой —чтоб я мог пожалеть тебя, чтобыдал я отповедь клеветникам,грудью встал, прикрывая стыдобу,неприглядный родительский срам!Но настолько ты, тётка, громадна,так ты, баба, раскинулась вширь,так просторы твои неоглядны,так нагляден родимый пустырь,так вольготно меж трёх океановразвалилась ты, матушка – пьянь,что жалеть тебя глупо и странно,а любить… да люблю я, отстань.Повисла почти неловкая пауза, какая бывает между незнакомыми людьми, которые вдруг взяли и открыли друг другу свои секреты. Стиций выговорился, и слеза подступила к горлу. Геннадий насупился.
Зазвонил мобильный телефон Геннадия Петровича, и очень не в тему включилась случайно громкая связь:
– Это Деловая Москва? – раздалось в трубке. Номер определился какой – то российский, прямой московский, ранее не известный.
– Это «Безработный Таганрог». – Резко ответил Геннадий. Схлопнул телефон и повернулся к Стицию. – Ну, что, мы друг друга поняли, как я вижу?
Геннадий вышел к Александру:
– Стиций будет за нас.
– Точно?
– Железно.
Последнее дело варёных
Оставалось пять дней. Что делать?
Можно погулять по Риге. Что тут интересного? Статуя Свободы, Рижская телебашня, здание Академии наук, Домский собор, несгибаемая Церковь Святого Петра, церковь и казармы Екаба, Пороховая башня, три дома на Маза Пилс – «Три брата», Шведские ворота (купец прорубил их, вошел, как римский победитель, но почему за собой не заделал, чтобы победа не ушла?), «домик городского палача», Латвии Дом Черноголовых. Да нечего смотреть! Я что, историк?