Самый жаркий день лета

Уилл пригубил вина, внимательно глядя на жену. Лейла беспомощно развела руками.

— Если бы он пошевелился или издал какой-нибудь звук, сделал бы хоть что-нибудь, я бы вспомнила, что он в машине, но он спал молча, его вообще не было слышно, и вот… и вот я забыла.

Уилл протянул руку и сжал ее запястье чуть крепче обычного.

— Как ты себя чувствовала, когда поняла свою ошибку?

Рука начала потеть, и Лейла аккуратно избавилась от хватки Уилла.

— Ударилась в панику. Знаешь, такая абсолютная паника, как будто пожарная сирена в голове орет. Я знала, что произошло, еще до того, как открыла дверцу машины. Меня просто разрывало на куски. — Она съежилась. — Я до сих пор не могу поверить, что допустила такое.

— Это не твоя вина, — Уилл придвинул свой стул ближе к ней. Ножки скрипнули, царапнув дубовый пол. — Эй, — муж подождал, пока Лейла не поглядит на него, и настойчиво повторил: — Это не твоя вина.

Она фыркнула.

— Конечно, это моя вина, Уилл.

В глазах у него что-то мелькнуло, какая-то злая искорка, но он возразил:

— Нет, Лейла. Ты оказывала им большую услугу. Ты этого не видишь, но они постоянно пользовались тобой.

— Нет, Уилл, они…

— Так и есть, Лейла. И ты это прекрасно знаешь. Господи, да они сели тебе на шею. Во-первых, переехали поближе, чтобы ты могла чаще помогать, — причем деньги на переезд тоже дала им ты. А между прочим, Эндрю зачем-то купил новую машину.

— Уилл.

Но его уже понесло:

— Они просили тебя нянчиться с ребенком каждую неделю, зная, как это тебя ранит.

— Они не знали.

— Да конечно знали! Мы пытались зачать годами. Как они могли не понимать, насколько тебе тяжело приглядывать за Максом? Глядеть, как он кричит, что хочет к маме. Любить его больше всех на свете, но знать, что ты ему всего лишь тетя?

— Хватит! — обрубила Лейла тираду мужа. Она не хотела этого слышать, хотя понимала, что муж говорит правду. У нее случались периоды, когда сидение с Максом превращалось в сущую пытку, и Ясмин тут была ни при чем. Возможно, сестра с мужем и правда злоупотребляли иногда ее отзывчивостью, но для этого, в конце концов, и нужна семья.

Уилл отвел с ее лица непослушный локон.

— Ты оказывала им услугу. Эндрю мог не бежать на работу поджав хвост, и он прекрасно это знал, но предпочел скинуть ребенка на тебя, вместо того чтобы выдержать неприятный разговор с боссом. Это его вина. Не твоя.

Лейла не стала возражать, потому что промолчать было проще, чем настаивать на правде. Она знала, что виновата, и ей нужно было это самобичевание.

Они долго разговаривали, наблюдая, как свет уходящего солнца ползет по стене кухни. Даже когда стало совсем темно и свеча догорела, супруги не встали, чтобы зажечь свет. Уилл вылил остатки вина в ее бокал.

— Можно мне остаться сегодня? — спросил он.

Лейла не спешила с ответом.

— Я думаю, это плохая идея.

— Ну пожалуйста!

— Брось, Уилл, — мягко возразила она.

Он карикатурно наклонил голову и сложил брови домиком.

Лейле понадобилось все самообладание, чтобы не сдаться.

— Не сегодня.

Уилл нехотя поднялся.

— Хорошо, если ты считаешь, что так будет лучше. — Он потянулся к ней и поцеловал в губы, одной рукой зарывшись ей в волосы, а другой придерживая за шею.

Лейла судорожно выдохнула, чувствуя, как накатывают старые эмоции.

— Уилл, можем мы поговорить, когда это все закончится?

Он мягко кивнул:

— Я буду счастлив. — Поцеловав ее еще раз, он ушел.

Лейла собрала тарелки и поставила их в посудомойку, потом взяла недопитый бокал и пошла в гостиную к дивану. Вспомнила кассиршу в супермаркете, которая пробила ее оборону. В тот момент Лейла жалела, что рядом нет матери, но сейчас, одна в своем доме, она достаточно успокоилась, чтобы признать горькую правду: мать не смогла бы ей помочь. Она была взбаламошной и непрактичной, постоянно вляпывалась в какие-то финансовые пирамиды и дешевые аферы. Когда Лейле было двенадцать, мама постоянно твердила, что в следующем году они полетят в Канаду. «Первым классом!» — повторяла она. Будучи слишком юными, чтобы усомниться в ее словах, Лейла и пятилетняя Ясмин вечера напролет проводили в мечтах о том, что их ждет в Канаде: лыжи, санки, белые медведи! Девочки не могли знать, что мать взялась за надомную работу, угодив на низшую ступеньку гигантской финансовой пирамиды. Получив после двух месяцев работы письмо с тремя фунтами стерлингов, мама впала в уныние. Они всегда использовали этот эвфемизм — «уныние». Мать могла месяцами лежать в пыльной комнате с закрытыми шторами, снедаемая мигренью, постанывая от каждого шороха.

Когда мама умерла, коронер признал ее смерть суицидом. Лейла помнила, как назначенный муниципалитетом психотерапевт не разрешал ей говорить, что мать совершила самоубийство, поскольку это звучало как преступление. Лейла только злилась. Разве не преступление обречь собственных детей на выживание без чьей-либо помощи?