Самый жаркий день лета

— Совершала ли ваша сестра какие-либо поступки, которые заставили вас усомниться в ее способности присматривать за ребенком?

— Нет. Будь у меня сомнения, я бы не доверила ей Макса.

— Насколько мне известно, Лейла никогда не оставляла его одного в течение длительного времени?

— Нет.

— Вы согласны с тем, что подобное недопустимо?

— Да.

— Как вы думаете, в каком возрасте ребенка уже можно надолго оставлять одного?

Ясмин колебалась с ответом.

— Ну, допустим, с шестнадцати.

Эдвард снисходительно улыбнулся.

— Это социально одобряемый ответ, но у меня тоже есть дети, и все мы знаем, что иногда приходится совершать поступки, за которые позже мы чувствуем себя виноватыми. Поэтому я очень прошу ответить вас честно. Как по-вашему, в каком возрасте ребенка уже можно надолго оставлять одного?

Ясмин переминалась с ноги на ногу, переводя взгляд с судьи на присяжных.

— Пускай будет тринадцать.

— Пускай будет тринадцать, — эхом отозвался Форшелл. — Не двенадцать?

— Нет.

— Может, одиннадцать?

Свидетельница напряглась.

— Нет.

Лейла смотрела на происходящее вытаращив глаза. Из желудка поднималась неприятная волна тошноты. Да откуда они узнали?

Обвинитель вытащил из папки листочек. Ему не требовалось читать его: это был театральный жест для пущего эффекта.

— Ясмин, верно ли, что вы находились под опекой сестры с одиннадцати до восемнадцати лет?

— Да.

— Вы помните, что произошло в январе две тысячи второго года?

Ясмин начала нервно разминать одну ладонь другой.

— Мисс Саид, поделитесь этим с судом?

В первый раз младшая сестра бросила опасливый взгляд на старшую, но лишь на какое-то мгновение.

— Мы жили в квартире в Гэнтс-Хилл. Лейла нашла вечернюю подработку, но сначала надо было пройти обучение.

— Где проходило обучение?

— В Костуолдс.

— И надолго Лейла уехала туда?

— На три дня.

— Кого она попросила за вами присматривать?

Ясмин залилась краской.

— Я оставалась одна.

— Понятно. И сколько же лет вам было в тот момент? Шестнадцать? — Обвинитель подождал ответа. — Мисс Саид?

— Одиннадцать.

По залу прошла волна перешептываний, присяжные переглянулись.

— Одиннадцать! — громогласно повторил Форшелл, в притворной озадаченности почесав затылок. — То есть вам было одиннадцать лет, когда старшая сестра, ваш законный опекун, оставила вас в одиночестве на целых три дня посреди Восточного Лондона?

Лейла вспыхнула. Она до сих пор хорошо помнила события той недели. Она спрашивала у новых работодателей, можно ли договориться об услугах няни, и даже подумывала спрятать Ясмин у себя в номере в отеле. В растерянности она чуть было не попросила соседа присмотреть за сестрой, но потом решила, что это еще опаснее, чем просто запереть Ясмин в комнате. В конце концов Лейла скупила половину продуктового магазина и строго-настрого запретила сестре выходить из дому. Три дня прошли в маниакальной тревоге: Лейла была уверена, что, открыв дверь, обнаружит сестру на полу умершей от голода. По возвращении, увидев Ясмин на диване, где та сидела, замотавшись в одеяло и поглощая попкорн, которым был усеян весь пол в квартире, Лейла чуть не заплакала от облегчения. Стараясь не напугать сестру, она поздоровалась с ней как обычно, а потом заперлась в ванной и прорыдала там пятнадцать минут. Вечером они страшно поссорились, когда Лейла заприметила в мусорном ведре коробку из-под курицы из китайской забегаловки. В ярости и слезах она орала на Ясмин: «Я же велела тебе не выходить из дому! А если бы с тобой что-нибудь случилось?!» Как близка была трагедия тогда, однако настигла Лейлу лишь двадцать лет спустя.

— Мисс Саид, — продолжал Форшелл мягко, будто сообщая плохую весть, — как вы считаете, такое поведение можно считать взвешенными действиями взрослого человека?

Ясмин скорчила горькую гримасу.

— Мы обе были совсем юными.

— Но ведь это кое-что говорит о человеке, не так ли? О самой Лейле Саид и ее склонности рисковать.

Свидетельница переступила с ноги на ногу, но ничего не ответила и не попыталась встать на защиту сестры. Возможно, обвинитель был прав. Надо относиться к специфическому типу людей, чтобы рисковать теми, кого любишь.

— Мисс Саид, — мягко начал Эдвард, — ответьте мне как мать: как по-вашему, было ли это оправданным риском?

Ясмин промолчала.

— Мисс Саид?

Наконец, собравшись с духом, младшая сестра честно ответила:

— Нет.

Лейла до боли, до побелевших костяшек вцепилась пальцами в колени. Ей хотелось крикнуть: «Прости меня! Прости, Ясмин, за все, через что тебе пришлось пройти!»

— Я вернусь к событиям утра двенадцатого июля, если не возражаете, — сказал Эдвард. — Ваш супруг попросил вашу сестру подвезти Макса до детского сада. Просьба была необычной?

— Да. Мы старались не беспокоить Лейлу по утрам.

— Вот как? И почему же?

Ясмин замялась с ответом.

— Ну, чаще всего она рада посидеть с Максом, но в последний раз, когда я попросила ее прийти утром, она довольно резко отказала.

— По какой причине?

— Понимаете, она старается передвинуть все дела на утро, чтобы освободить вечер для размышлений. У Лейлы всё по расписанию.