Самый жаркий день лета

Ясмин вырезала из страницы «Вог» фотографию зеленых замшевых сапожек. Одним краешком картинка еще держалась за страницу, и Ясмин аккуратно оторвала ее, отчего на пятке сапога осталось маленькое белое пятнышко. Вырезку она положила на пол, рядом с десятком таких же, которые окружали ее, словно павлиньи перья. Порыв воздуха от открытой двери мог разметать их по всей комнате, но Ясмин не думала об этом. Узкая подсобка была ее личным пространством, она чувствовала себя здесь в безопасности, словно в толстом коконе. Конец комнаты занимала стиральная машина с висящей над ней гладильной доской, но остальное пространство она украсила по своему вкусу. Стену над доской закрывал ее любимый гигантский коллаж, ироничная ода материнству: огромная кричащая куча розовых кофточек, фиолетовых туфелек, оборочек, ленточек и слюнявчиков. В одном углу коллажа стояла высокомерная тетка с мегафоном. Приклеенная рядом с ней цитата гласила: «У настоящего искусства нет хуже врага, чем детская коляска в прихожей». Как веселилась когда-то Ясмин, тайком собирая этот коллаж, пока ее чадо спало за дверью. «Посмотрите на меня, — радовалась она. — Экая бунтарка!»

Ясмин внимательно рассматривала коллаж в пустой надежде, что он разбудит в ней какие-то чувства — слезы, злобу, отчаяние? Что угодно, лишь бы оправиться от этой оглушающей контузии. Ужас от произошедшего будто поселился в желудке, высасывая из нее все силы. Ясмин представила, как она срывает картинку со стены в истерическом припадке, но даже одна мысль об этом отозвалась в ней усталостью.

С крипнула дверь за спиной. Обернувшись, она увидела в дверном проеме Эндрю. Лицо мужа было чернее тучи, а в глазах царила такая тоска, что он отвернулся, прежде чем заговорить.

— Ясмин. — Эндрю потер виски, будто избавляясь от головной боли. Не дождавшись реакции, он подошел к супруге и склонился над ней: — Твоя сестра написала. Она пыталась позвонить, но не дозвонилась. — Он забрал у Ясмин из рук ножницы. — Ее обвиняют в убийстве.

Ясмин в изумлении уставилась на него:

— Что?!

Эндрю положил ножницы на стол.

— Говорят, будто она специально оставила Макса в машине.

Ясмин внимательно посмотрела на мужа.

— Но это же безумие.

— Я знаю, но полицейские так решили.

Ясмин замолчала. Потом, стиснув зубы, резким движением сбросила все вырезки со стола.

— Да как они смеют!

Эндрю в недоумении смотрел на супругу.

Она закричала, не в силах сдержать странного ощущения несправедливости. Ясмин оплакивала своего ребенка и злилась на сестру. Ей нужна была возможность обвинить во всем Лейлу, но уголовное преследование вынуждало встать на ее сторону, проявить солидарность, когда Ясмин даже помыслить о таком не могла. Сначала ей нужно время для ненависти, и только потом можно прийти к прощению.

Эндрю обнял жену, но она оттолкнула его локтем.

— Мне необходима ненависть, Эндрю. Я не могу просто взять и простить Лейлу.

— Я понимаю, — пытался успокоить ее муж. — Это нормально.

Ясмин пылала от гнева. Она открыла рот, но вместо крика прошипела сорванным голосом:

— Я ненавижу ее, Эндрю. Я ее, черт подери, ненавижу.

— Все хорошо. Тебе можно ее ненавидеть.

— Она ничего не забывает, — зло и горько продолжала Ясмин. — Она не забывает ничего и никогда. Как она посмела забыть про Макса? — Она смяла глянцевую журнальную страницу в кулаке.

Эндрю крепко обнял жену.

— Не знаю, солнышко. — Он потерся подбородком о ее макушку. — Я… просто не понимаю.

Ясмин с усилием выбралась из его объятий.

— Они что, действительно считают, будто она оставила Макса специально?

Эндрю нерешительно ответил:

— Ей позвонили из офиса, она спешила. Возможно, хотела забежать на минутку и вернуться.

Ясмин переварила услышанное. У нее перед глазами встал извечный образ сестры: Лейла гладит платье для интервью, прижимая плечом к уху мобильный телефон, пока за спиной булькает кастрюля с макаронами. Она всегда старалась делать три дела одновременно, а когда необходимости напрягаться не было, считала, что тратит время впустую.

— Думаешь, она и впрямь могла так сделать? — Ясмин поглядела мужу в глаза в поисках ответа.

— Вряд ли, но… — Он поежился от неуверенности. — Разве тебя ни разу не подмывало оставить Макса на пару минут в машине, чтобы оплатить счет на заправке?

Вопрос огорошил Ясмин.

— Нет, — возмущенно ответила она. — А тебя?

Супруг виновато опустил голову:

— Случалось.

— И ты его оставлял?

— Нет. Но соблазн был велик, — признал Эндрю.

Ясмин выдохнула и заметила:

— Это ведь не то же самое, что на самом деле оставить ребенка.

Эндрю помолчал несколько секунд.

— Вряд ли Лейла оставила его специально.

Ясмин повернулась к нему:

— Где она сейчас?

— Не знаю.

— В тюрьме?

— Нет. Ей предъявили обвинение и отпустили вчера вечером.

Ясмин почувствовала нарастающее беспокойство. Лейлу будут судить. За убийство. Она представила сестру в тюремной камере, лишенную всех атрибутов успешности и достоинства. Мысль вызывала легкое злорадство. Как в душе уживаются два противоположных чувства — звенящее сострадание и пульсирующая ярость?