Самый жаркий день (СИ)

Каждый штурм начинался и проходил совершенно одинаково: хивинцы вдруг выскакивали из апрошей, стрелки в это время старались сбить наших солдат со стен, не давая им прицельно палить по атакующим. Первая волна практически полностью выкашивалась залпами картечи и ружейным огнем, но за ней шла вторая, потом третья. Баррикаду, к этому времени уже тщательно укрепленную, узбеки растаскивать больше не пытались, а лезли на нее, многие враги несли с собой длинные пики, коими старались поразить защитников. Вот и у Павлова среди пациентов больше всего было с колотыми ранами. Если солдат получал удар в плечо, то его просто перевязывали и отправляли обратно в бой. В грудь – здесь уже приходилось смотреть, задето ли легкое. Самые неприятные оказывались раны в живот, ведь у нас просто не было времени врачевать их, оставляя других пострадавших без помощи. К помощи я привлекла Яэль, раз уж та досталась мне на содержание, к ней присоединились и несколько узбекских женщин, но те больше занимались стиркой, кипячением воды и кормлением пациентов.

– Господин доктор! Привели порезанного!

Это от входа в лекарский шатер кричит солдат.

– Раз привели, значит, сам идти может?

– Может, только страшно за него.

– Саша, посмотри, что там, – Нестор в этот момент зашивал тихо скулящего рядового, которому лезвие пики пересчитало все ребра справа.

Я ополоснула красные от крови руки и вышла. От вида раненого еще месяц назад меня бы вырвало, но сейчас я лишь удивленно цокнула языком. Унтер, которого осторожно усадили на табурет, был бледен. Обе его щеки пронзила стрела, сейчас торчащая наподобие украшения какого-нибудь негритянского туземца с картинки в альманахе.

– Чего сами не вытащили? – строго спросила приведших бедолагу рядовых.

– Боязно, барышня-с. И господин доктор строго воспретил лечить самодеятельно.

– Это от поноса запретил, а уж на поле боя раненому товарищу помочь – дело угодное! Ломайте с обеих сторон.

Унтер замычал от боли, когда наконечник и оперение перекусывали операторскими щипцами, но сознания не потерял. Стойко он вынес и момент вытаскивания остатка стрелы. Я сама протерла дырки в его щеках спиртом.

– Хэбут бы!

– Куда тебе хлебать, служивый! Крови полный рот! Приложи тряпицы и жди, пока доктор освободится. Зашьет тебе щеки. Он уже наловчился так, что все красиво будет. Сама не решусь, – извинилась я перед унтером. – Заштопаю, что бабы разбегаться будут от вида твоего.

– Да Федор Кузьмич и до того красавцем не был, – гыгыкнул один из солдат.

– А ээ оу аоу уа! – промычал возмутившийся раненый, чем вызвал только взрыв смеха.

Я и сама улыбнулась, но затем строго велела помалкивать, чтобы не разбередить рану.

– Как в Смрадном мешке? – спросила солдат.

– Перли, как бесноватые, барышня. Снова охолодили их, думается, ночью уже не полезут. Мертвых там – ужас просто. Вы бы их приложили колдовством своим, а?

– Приложу, коль нужда будет. Есть уговор у нас с генералом нашим, что пошлют за мной, когда совсем тяжело станет. И не всесильна я, солдат, совсем не всесильна. Поэтому стойте мужественно. Сами понимаете, что будет, если сломят вас.

Рядовые согласно кивнули. Вышел Нестор, осмотрел раны унтера, устало вздохнул, но повел того в операторскую. Штопать. Солдатам велел возвращаться к своим, начальника их он задержит как минимум до утра.

Операция долго не продлилась, одна из узбечек увела замотанного унтер-офицера к лежакам. Пятна крови на свежих бинтах делали его похожим на провинциальную купчиху, румянющую щеки по старинке.

– Все на сегодня, – сказал вышедший на воздух Павлов. – Кому смог помочь, тому смог, дальше – как Господь решит. Завтра новый день, новые заботы.

– Зато не скучно.

– Злой юмор у тебя.

– Устала очень ото всего этого. Не военный я человек. Барышня.

– Барышня… Эту барышню солдатня боготворит просто. За тебя они не то, что до Индии – до Америки по воде дойдут.

Я задумалась и задала вопрос, который давно крутился в голове, но осознался только сейчас:

– А почему так? Что во мне такого они видят? Ведьму?

– И ее тоже, – кивнул Нестор. – Но еще ты добра к простому мужику, не кичишься ни титулом, ни даром Мани. Из одного котла с ними ешь, удобств не требуешь. В трудную минуту встаешь плечом к плечу в строй и смело смотришь в лицо врагу. Солдат это ценит. Еще каждый знает, что твоими милостями у них и еда приличная, и мундиры запасные в обозе. А уж как проведали, что чугунку тоже ты делаешь… сама понимаешь.

– И завела их у черту на рога.

Слова эти были приятны, не скрою. Но ведь в самом деле – уважительное отношение ни стоит ни полушки, а прибыли может принести на рубль.

Павлов только махнул рукой:

– Доля солдатская такая. Но лучше уж к черту на паровозе, чем к ангелу пешком. Такое тоже слышал. Иди спать, Саша, завтра снова… все это.

[1] Еврейское женское имя Яэль в переводе означает серну, горную козу.