Самый жестокий месяц

Он подозрительно покосился на Гамаша. Его обветренное лицо заросло рыжей седеющей бородой, глаза смотрели пристально, но как бы издалека.

– Как-то раз я пошел в лес с топором и услышал хныканье. Словно ребенок капризничал. Это было как раз в это время года. Лучшее время для валки леса. Но в это же время у зверей рождаются детеныши. Бригада лесорубов собиралась для работы, а хныканье становилось громче. Потом я услышал визг. Я крикнул ребятам, чтобы они прекратили работать. Хныканье перешло в крик. Он был повсюду. Да и ощущение возникло какое-то неприятное. Я всегда чувствовал себя в лесу как дома, но внезапно мне стало страшно. «Я ничего не слышу», – сказал один из парней и снова ударил по дереву. И опять раздался крик. Об остальном вы можете догадаться. За один день что-то изменилось. Я изменился. Стал слышать деревья. Наверное, я всегда мог слышать их радость. Именно поэтому и чувствовал себя таким счастливым в лесу. Но теперь я слышал и их ужас.

– И что вы сделали?

– А что я мог сделать? Что бы вы сделали? Я должен был остановить это. Остановить убийства. Вы можете себе представить, что это такое – рубить лес, который кричит от боли?

Бовуар мог, в особенности если бы крик продолжался весь день.

– Но деревья в основном помалкивают. Просто хотят, чтобы их оставили в покое, – продолжал Жиль. – Забавно: я научился свободе у существ, которые корнями сидят в земле, на одном месте.

Гамаш подумал, что в этом есть резон.

– Меня уволили, но я бы все равно не остался. В тот день я вошел в лес лесорубом, а вышел кем-то совершенно иным. Мир для меня в тот день изменился. И уже не мог быть прежним. Моя жена пыталась меня понять, но не сумела. В конечном счете она ушла от меня вместе с детьми. Вернулась в Шарльвуа. Не стоит ее винить. Для меня это стало облегчением. Она все время говорила мне, что деревья не разговаривают, не поют и, уж конечно, не кричат. Но это не так. Мы жили в разных мирах.

– А Одиль – она живет в вашем мире? – спросил Бовуар.

– Нет, – признал Жиль. – Вообще-то, я еще не встречал человека, который жил бы в одном мире со мной. Но она принимает это. Не пытается меня изменить или убедить в том, что я ошибаюсь. Принимает меня таким, какой я есть.

– А Мадлен?

– Она была чем-то прекрасным и экзотичным. Это как если бы вы вошли в здешний лес и увидели там пальму. Она привлекает ваше внимание.

– У вас был с ней роман? – напрямик спросил Бовуар.

Гамаш предпочел бы более деликатную форму, но такой уж у Бовуара был стиль.

– Нет. Мне было достаточно восхищаться ею издалека. Пусть я и говорю с деревьями, но я же не сумасшедший. Я ее не интересовал. И она меня по большому счету не интересовала. Так, фантазии какие-то были, но они не имели никакого отношения к действительности.

«Любопытно, что` именно Сандон называет действительностью», – подумал Бовуар.

– Почему вам не нравится месье Беливо? – спросил Гамаш.

Сандону потребовалось несколько секунд, чтобы мысленно от Мадлен перейти к худосочному владельцу магазина. Он посмотрел на свои громадные руки, поскреб мозоль.

– На его земле рос великолепный дуб. В него ударила молния, и громадная ветка откололась и повисла. Я слышал, как дуб плачет, и попросил разрешения удалить ветку, помочь дереву. Беливо отказался.

– Почему? – спросил Бовуар.

Жиль посмотрел на него:

– Сказал, что я убью все дерево, удаляя ветку. Я признал, что такой риск есть, но сказал ему, что дерево страдает и для него будет лучше, если оно выздоровеет или быстро умрет.

– Но он вам не поверил?

Жиль отрицательно покачал головой:

– Это дерево умирало целых три года. Я слышал, как оно плачет, умоляя о помощи. Я просил Беливо позволить мне помочь этому дубу, но он и слышать ничего не хотел. Он считал, что дереву становится лучше.

– Он не знал, – сказал Гамаш. – И боялся.

Жиль пожал плечами, отвергая эту мысль.

– А то, что он встречался с Мадлен, не повлияло на ваше отношение к нему? – спросил Гамаш.

– Он должен был ее защитить. Должен был защитить это дерево. Он хоть с виду и великодушный, но на самом деле плохой человек.

Гамаш попытался вспомнить, как назвал себя месье Беливо. Вот как: то, что приносит смерть. Сначала его жена, потом Мадлен, потом этот птенец. И дерево. Живые существа вокруг месье Беливо умирали.

Они немного помолчали, вдыхая сладковатый, плесневелый запах влажных сосен, осенних листьев и новых почек.

– И вот я прихожу сюда, нахожу мертвые деревья и превращаю их в мебель.

– Даете им новую жизнь, – сказал Гамаш.

Сандон посмотрел на него:

– Сомневаюсь, что вы умеете слышать деревья, или как?

Гамаш наклонил голову, прислушиваясь, потом отрицательно покачал ею. Сандон кивнул.

– А здесь есть деревья гинкго? – спросил Бовуар.

– Встречаются. Хотя и не такие старые, как секвойи. А секвойи бывают и тысячелетние. Вы можете это себе представить? Люблю с ними разговаривать. Гинкго столько не живут. Но это одно из старейших известных деревьев. Доисторическое еще. Считается живым ископаемым. Вы только представьте.

На Гамаша это произвело впечатление. Сандон много знал о гинкго. О древних деревьях гинкго, из которых получали эфедру.