Самый жестокий месяц

– Это было жестоко, агент Николь, и вы это понимаете. Извинитесь.

Николь посмотрела на Хейзел жестким взглядом:

– Прошу прощения.

– Ничего.

Николь понимала, что зашла слишком далеко. Но такой приказ она и получила. Вносить раздор в команду, расстраивать людей, выводить из себя.

Ради Квебекской полиции она готова была делать это. Она делала это ради своего босса, которого обожала и ненавидела. Глядя на красивое лицо инспектора Бовуара, налившееся кровью и взбешенное, она понимала, что добилась успеха.

– Мадлен вернулась в Монреаль и закончила курс химиотерапии, – продолжила в неловкой тишине Хейзел. – Но после этого она возвращалась каждую неделю. Она была несчастлива в браке. Детей у нее не было, вы это знаете.

– Она поэтому была несчастлива?

– Она сказала, что они просто стали понемногу отдаляться друг от друга. А еще она считала, что, вероятно, он не может смириться с успешной женой. Ей удавалось все, за что бы она ни бралась. Всегда. В этом была вся Мадлен.

Бовуар подумал, что она похожа на мать, которая гордится своим чадом. Наверное, она хорошая мать. Добрая, заботливая. Готовая подставить плечо. Она ведь воспитала эту избалованную девчонку, что сидит наверху. Он знал, что некоторые дети ужасно неблагодарные.

– Должно быть, это нелегко, – сказала Хейзел.

– Что должно быть нелегко? – Погрузившись в собственные мысли, Бовуар потерял нить.

– Находиться рядом с человеком, который всегда успешен. В особенности если ты сам не уверен в себе. Я думаю, муж Мадлен не был уверен в себе. А вы как считаете?

– Не скажете, как нам его найти?

– Он по-прежнему в Монреале. Его имя Франсуа Фавро. Очень милый человек. Я несколько раз видела его. У меня есть его адрес и телефон, если вам нужно.

Хейзел встала из-за кухонного стола и подошла к комоду. Открыла верхний ящик, порылась в нем, стоя спиной к Бовуару.

– Почему вы пошли на этот сеанс, мадам Смит?

– Мадлен меня попросила, – сказала Хейзел, перебирая бумаги в ящике.

– На первый сеанс она вас тоже приглашала, но вы не пошли. Почему пошли на второй?

– Вот оно. – Хейзел повернулась и протянула Бовуару записную книгу, а он в свою очередь передал ее Николь. – Так о чем вы спросили, инспектор?

– Почему вы пошли на второй сеанс, мадам?

– Ах да. Насколько я помню, тут сработало несколько соображений. Мадлен, похоже, неплохо провела время на первом. Сказала, что было глупо, но как в парке аттракционов. Ну, знаете, как мы любили кататься на «американских горках», чтобы дух захватывало, или заходить в дом с призраками. Мне это показалось забавным, и я пожалела, что меня не было на первом.

– А Софи?

– Ну, она-то с самого начала загорелась этой идеей. Хоть какое-то развлечение в этом захолустье, как она говорит. Софи с нетерпением ждала этого весь день.

Оживление медленно покинуло лицо Хейзел. Бовуар мог проследить воспоминания о том вечере – они отражались на лице Хейзел, и наконец воспоминание о живой Мадлен сменилось воспоминанием о Мадлен мертвой.

– Кому могло понадобиться убивать ее? – спросил Бовуар.

– Никому.

– Но кому-то все же понадобилось.

Он старался действовать мягко и осторожно, как это получалось у Гамаша, но даже для его собственных ушей эти слова прозвучали как обвинение.

– Мадлен была… – Хейзел аккуратно двигала руками перед собой, словно проводя слова или проталкивая их в воздух, – она была солнышко. Если она появлялась в чьей-то жизни, там становилось светлее. Не потому, что она что-то делала. Вот я что-то делаю. – Рука Хейзел показала на строй кастрюлек. – Суечусь, пытаюсь помочь людям, даже когда меня не просят. И я знаю, что это может раздражать. А с Мадлен было иначе – люди просто чувствовали себя лучше в ее присутствии. Объяснить это трудно.

«И тем не менее, – подумал Гамаш, – она мертва, а ты жива».

– Мы считаем, что Мадлен за обедом получила дозу эфедры. Она не жаловалась на еду?

Хейзел подумала, потом отрицательно покачала головой.

– Она ни на что не жаловалась в тот вечер?

– Нет. Она была всем довольна.

– Насколько я понимаю, она встречалась с месье Беливо. Что вы о нем думаете?

– Он мне симпатичен. Мы ведь дружили с его женой. Она умерла почти три года назад. Мы с Мадлен вроде как взяли его под опеку после этого. После смерти Жинетт он стал сам не свой.

– Но со временем он, кажется, вполне пришел в себя.

– Да, сейчас он в себе, – сказала она, но в голосе ее слышалось чрезмерное усилие, выдававшее желание казаться беспристрастной.

Он не мог понять, что происходит за этим спокойным, несколько печальным лицом. Что на самом деле думала Хейзел Смит о месье Беливо?

Глава двадцать восьмая

Шагая по кухне старого дома Хадли, Гамаш тихонько напевал себе под нос. Его пение не было ни достаточно громким, чтобы испугать призрака, ни достаточно мелодичным, чтобы успокаивать. Но это было естественно, по-человечески и создавало иллюзию, что он не один.