Сан-Антонио в гостях у МАКов

— На юге не любят спешить, и я еще не получил от них рапорт. Когда вы будете в Орли?

— Около четырех часов дня.

— Я забронирую для вас место в первом же самолете на Ниццу. Там вас встретит комиссар Фернайбранка. Это дело поручено ему.

— Прекрасно.

— Берюрье с вами?

— Я оставил его там, присмотреть за этой милой компанией.

ГЛАВА XIV,

в которой комиссар Фернайбранка сообщает мне кое—что интересное. И в которой я показываю кое—что интересное комиссару Фернайбранка

Я уже встречался с комиссаром Фернайбранка на одном из конгрессов Нижайшей палаты французских ажанов. Тогда меня поразила быстрота, с которой он засыпал в самом начале заседаний.

Какое мастерство! Какое знание храпака! Десять лет без срывов. Тихий спокойный сон с приоткрытыми веками! Вы разговариваете с ним, и он вам отвечает сквозь сон. Или вы касаетесь его руки, а он не вздрагивает, а лишь ласково улыбается и спрашивает своим красивым начесноченным голосом:

— А, эго вы, коллега?

Приземлившись в Ницце, я не нахожу его. И лишь в зале ожидания замечаю: он сидит в кресле, закинув ногу на ногу, выпрямив спину, голова под соломенной шляпой с американской лентой слегка наклонена набок.

Его альпийская куртка лежит на коленях, в зубах торчит спичка. Это коренастый человечек с начинающим расти благодаря аперитиву животом, смуглокожий, с прямыми темными и маслянистыми волосами и носом любопытного, напоминающим раздавленную картофелину.

Коротким движением я выдергиваю из его зубов спичку. Оставаясь верным своей доброй привычке, он не вздрагивает. Просто его веки слегка приоткрываются, и легкая улыбка обнажает золотой зуб (у провинциальных комиссаров полиции всегда спереди золотой зуб).

— А, это вы, коллега!

Он бросает куртку под мышку и протягивает мне руку.

— Мне сказали, вы прилетели из Шотландии?

— Да, еще утром я играл на волынке!

Мы пропускаем по паре Казаниса. Фернайбранка не спешит говорить о деле. Он считает, что в восемь вечера (а для начальника железнодорожного вокзала это все двадцать часов) деловой поезд уже ушел.

— Вы не откажетесь поужинать со мной? Моя хозяйка приготовила кое-что вкусненькое. Клянусь, добрый рыбный суп восстановит ваш аппетит после шотландской кухни.

Я принимаю приглашение.

И вот мы уже в провинциальной столовой мадам Фернайбранка, так и не сказав ни слова о Мак Херрел. Из окна открывается пятьдесят квадратных сантиметров чудесного вида на Средиземноморье в прекрасном состоянии, и мой коллега этим очень гордится. Оп показывает его мне как свою собственность.

— Вы знаете, — говорю я, усаживаясь перед аккуратной супницей, — от ароматов, исходящих ив нее, слюнки потекли бы и у соляного столба, — мне кажется, что я наконец-то счастлив,

Фернайбранка закатывается своим щедрым смехом.

— Да уж, вы, парижане, скажете!

Мадам Фернайбранка — приветливая брюнетка с буйнорастущими волосами ниже ушей, которые делают ее похожей на бородатую женщину из ярмарочного балагана.

— Итак, — атакую я хозяина одновременно с рыбным супом, — что вам удалось узнать о моей клиентке, доктор?

Неужели вам хочется сейчас говорить об этом?

— Извините, но я влез по уши в это дело, время поджимает и...

— Хорошо, хорошо...

Фернайбранка не любит, чтобы его подгоняли.

Он шумно всасывает с ложки суп и, не успев его проглотить, начинает:

— Вот уже пятьдесят лет семья Мак Херрел владеет домом на Променад дез Англэ. Помпезный домина в стиле рококо, то, что любят англичане! Восемнадцать лет тому назад мистресс (в оранжировке Фернайбранка) приехала и обосновалась здесь, и можно было подумать, что навсегда. Это была настоящая развалина с тяжелейшим характером. Скупердяйка, как все шотландцы! У нее была лишь одна служанка на весь дом, в котором она занимала только две или три комнаты, остальные были заперты, мебель зачехлена...

Он замолкает, чтобы проглотить вторую ложку супа и стаканчик розового прованского. Его плохое настроение быстро рассеивается. Южанин, если он говорит, не может быть мрачным.

Я жду продолжения и получаю его.

— Соседи вспоминают, что служанка вывозила старую ворчунью в кресле-каталке прогуляться по набережной. Еще у нее, кажется, была трость, которой она могла, когда злилась, огреть служанку, несмотря на возмущение окружающих...

— А потом? — нажимаю я.

— А потом в один прекрасный день к ней приехала еще совсем молоденькая девушка. Это была ее племянница, бедняжка рано осталась сиротой. И знаете, что сделала старуха?

— Нет! — спешу ответить я.

— Она уволила свою служанку. А чтобы сэкономить, приняла на ее место свою племянницу, добрая душа, да? И эта крошка стала вести хозяйство и катать кресло. Старуха не решалась колотить ее, но не скупилась на выражения. И такая-сякая! И такая-разэтакая... Люди говорят, что у бедного ребенка глаза были почти всегда мокры от слез. Забыл сказать, ее звали Синтия. Не очень подходящее имя, да? Но милое все же...