Сан-Блас. Избранное

Приблизившись к стене, я подошел к меняле, седина которого уже покрылась желтизной, и попросил разменять мне горсть серебряных монет Эллады, и, пока он взвешивал их друг за другом, я спросил:

— Не знаешь ли ты, что случилось сегодня в священном городе?… Я чужеземец и не хотел бы упустить невиданного зрелища.

Старик опустил руку с деньгами и бросил на меня изумленный взгляд.

— Что произошло в священном городе?.. Странный вопрос, сын мой! Много новостей бывает каждый день в Иерусалиме. Сегодня прибывает труппа нубийских танцовщиц; красавица Поппея приобрела новую диадему у старого Захарии…

— Еще, еще!..

— Еще… Не знаю, чужеземец! Спокойствие и мир царят в Иерусалиме под мудрым правлением проконсула Пилата; неусыпно он стоит на страже благоденствия всей Иудеи и не жалеет сил для этой цели. Недавно вот пришел из Назарета какой-то кудесник и чудак. Он проповедовал любовь и не нарушал законов, но чернь пошла за ним и называла его царем и сыном Божиим… Этот пустяк начал грозить спокойствию страны, и бдительный проконсул, — да будет над ним благословение Иеговы, хоть он и чтит языческих богов, — проконсул судил его и приговорил к распятию на лобном месте. Сегодня казнят троих: его и еще двух других…

Что-то священное, давно желанное прозвучало для меня в этих словах.

— Где это место? — спросил я. — Где?

— И ты пойдешь туда, — возразил мне, не отвечая, иудей, — пойдешь смотреть на казнь несчастного безумца вместе с толпой бездельников и нищих, ты, на лице которого лежит печать высокого ума и благородной крови?..

— Да, я пойду, старик! Оставь себе все серебро, но укажи мне путь туда…

Меняла усмехнулся, пожал плечами и объяснил мне, как найти дорогу, ведущую к Голгофе.

И я пошел.

Это был тот ужасный день, когда Спаситель мира испустил дух, пригвожденный ко кресту, и смертию Своею искупил грехи людей. Я видел, как постепенно бледнели черты Его лица и все тускнел любвеобильный взгляд великого Страдальца. Я слышал последний вопль Его к Предвечному Отцу; видел, как мрак внезапно окутал гору и весь Иерусалим; пережил ужас от содрогания разгневанной земли, но среди грохота разверзшихся утесов я все же был счастлив, чувствуя, что путь мой кончен, что Истина открылась мне с высоты голгофского креста…

Любимый ученик Христа мне передал глаголы Господа, и они поселили мир в моей душе, которого она не знала раньше.

Когда же Он воскрес из мертвых и покинул землю, вознесясь на небеса, то все апостолы, исполняя завет Учителя, оставили друг друга и разошлись по разным странам, чтобы внести свет истины в души, окутанные мраком… И я, Зенон александриец, не будучи достоин развязать ремень на обуви Его ученика, дерзновенно отважился на то же и навсегда покинул Иудею, изведав за пределами ее все то, о чем прочтете вы, неведомые братья, на длинных и узких свитках бесстрастного пергамента, которые лежат теперь подле меня в моем дворце, в моей темнице, где протекут последние дни моей жизни и откуда выйду я за тем только, чтоб умереть…

Свиток второй

Да, я решил идти и думал, что путь мой будет лежать на берега таинственного Ганга, но демон-искуситель, вселившийся в меня, прибег к своим соблазнам, и жизнь моя сошла с намеченной тропы, чтобы отдаться во власть хотя и невероятных, но все же истинных событий.

В те годы, когда я был еще ищущим, но не нашедшим истины, мой ум жадно поглощал все воплощенное в клинообразных письменах на листьях пожелтевшего от времени папируса и все, что было скрыто от непосвященных взоров на кирпичах из красной глины, и все запечатленное мыслителями прославленной Эллады на длинных лентах навощенного полотна.

Все это и многое другое, что передавали мне старые жрецы, запомнил я, но многого не получил от этих знаний, и теперь мое хранилище сокровищ мысли я без сожаления готовился покинуть…

И вот, когда я задумчиво сидел на ложе, покрытом манускриптами былых годов, рука моя упала на старый, хорошо мне знакомый свито, и по привычке начала развертывать его… То был «Тимей» — диалог великого Платона, в котором им запечатлен рассказ жреца из страны Кеми.