Сан Феличе

— Не смею спросить у вашего величества, о чем говорится в письме.

— Ах, спрашивайте, спрашивайте, ваше преосвященство. Меня извещают о том, что по возвращении с празднества и вследствие полученных важных новостей генерал-капитан Актон и ее величество королева решили назначить на сегодня, на вторник, чрезвычайное заседание Совета. Да будут благословенны королева и господин Актон! Но разве я их тревожу? Так пусть следуют моему примеру и оставят меня в покое.

— Государь, на этот раз мне кажется, что ее величество королева и господин генерал-капитан правы; заседание Совета представляется мне совершенно необходимым, и чем раньше оно состоится, тем лучше.

— В таком случае я хочу, чтобы и вы приняли в нем участие, дорогой кардинал.

— Я, государь? Я не имею на это права.

— Зато у меня есть право вас пригласить.

Руффо поклонился.

— Хорошо, государь, — сказал он. — Другие принесут на совещание свои способности, а я — свою преданность.

— Вот и отлично. Передайте королеве, что я буду завтра на Совете к тому времени, которое она мне назначает, а именно — в девять часов. Ваше преосвященство, слышали?

— Да, государь.

Секретарь удалился.

Руффо собирался последовать за ним, когда под сводами дворцовых ворот раздался конский топот.

Король схватил кардинала за руку.

— Как бы то ни было, — сказал он, — Феррари отправился в дорогу. Обещаю вам, преосвященнейший, что вы одним из первых узнаете ответ моего любезного племянника.

— Благодарю вас, государь.

— Спокойной ночи, ваше преосвященство… Пусть они завтра на Совете будут настороже! Предупреждаю королеву и господина генерал-капитана, что я буду не в духе.

— Ничего, государь, — ответил кардинал, смеясь, — ночь образумит.

Войдя к себе в спальню, король стал так яростно дергать сонетку, что чуть не сломал ее. Камердинер прибежал испуганный, подумав, что королю дурно.

— Раздеть меня и уложить! — крикнул король громовым голосом. — И впредь потрудитесь тщательно затворять ставни, чтобы не было видно, как в три часа ночи моя комната еще освещена.

А теперь пришло время поведать о том, что произошло в темной комнате королевы в то время, как рассказанное нами сейчас происходило в освещенной комнате короля.

XX ТЕМНАЯ КОМНАТА

Едва королева вернулась в свои покои, как ей доложили, что генерал-капитан Актон просит его принять: у него две важные новости. Но, по-видимому, королева ждала не его — во всяком случае, не его одного, — ибо она довольно сухо ответила:

— Хорошо. Проводите его в гостиную. Как только освобожусь, я выйду к нему.

Актон уже привык к такого рода королевским причудам. Взаимная любовь давно угасла в их сердцах; он оставался фаворитом по должности, так же как был первым министром, причем это не мешало существованию и других министров.

Этих былых любовников теперь связывали лишь политические узы. Чтобы оставаться у власти, Актону необходимо было влияние, которым пользовалась королева у короля, а королеве — чтобы удовлетворять чувства ненависти или любви, которым она предавалась с одинаковой страстью, необходимы были коварный ум Актона и его безграничная снисходительность к ее прихотям.

Королева поспешно сняла с себя все парадные украшения — цветы, бриллианты, — стерла с лица румяна, охотно употреблявшиеся в ту пору дамами и особенно царственными особами, накинула белый халат, взяла свечу и направилась по длинному коридору в уединенную, строго обставленную комнату, дверь которой выходила на потайную лестницу; один ключ от двери был у королевы, другой — у ее сбира Паскуале Де Симоне.

Окна этой комнаты днем были всегда закрыты, и ни малейший луч света не проникал в нее.

Посреди стола высилась ввинченная в столешницу бронзовая лампа с абажуром; свет ее падал только на поверхность стола, а все вокруг оставалось в тени.

Именно здесь выслушивались доносы. Если посетители, несмотря на царившую в помещении темноту, все же боялись быть узнанными, они могли являться в масках или облачаться в прихожей в длиннополый плащ, вроде тех, в каких bianchi сопровождают покойника на кладбище или преступника на казнь, — это внушающие ужас саваны, в которых люди кажутся призраками; дыры, прорезанные в них для глаз, напоминают пустые глазные впадины мертвеца.

Трое инквизиторов, заседавших за этим столом, обрели печальную известность, увековечившую их имена; то были Кастельчикала, министр иностранных дел, Гвидобальди, несменяемый уже четыре года вице-президент Государственной джунты, и Ванни, прокурор фиска.

Последнего королева, в воздаяние за услуги, недавно пожаловала титулом маркиза.

Но в ту ночь за столом никто не восседал, лампа не горела, комната была пуста, единственным живым или, вернее, казавшимся живым существом здесь были часы: только унылое раскачивание их маятника и пронзительный бой нарушали могильное безмолвие, которое, казалось, спускалось с потолка и давило на пол.