Первая мысль несчастных беженцев была, что это идет на помощь Неаполю франко-испанский флот, и они уже начали жалеть, что поторопились подписать мирный договор. Однако никто не посмел заикнуться об его отмене; впрочем, может быть, такая мысль — ведь и в лучших умах зарождаются дурные мысли — мелькнула и угасла в чьей-нибудь голове, так и не будучи никому высказанной.
Но бесспорно, что с наибольшим беспокойством, с подзорной трубой в руках, следил с балкона своего дома за приближением неизвестных кораблей кардинал Руффо.
Дело в том, что этим утром он получил доставленные по суше два письма, от короля и от королевы; некоторые места из них мы приводим ниже.
Читатели могут сами убедиться, что письма эти не могли не повергнуть кардинала в величайшее смущение.
"Палермо, 20 июня 1799 года.
Мой преосвященнейший!
Ответьте мне на вопрос, который камнем лежит на моем сердце, хотя, откровенно говоря, я считаю, что этого быть не может. Здесь ходят слухи, будто Вы заключили мирный договор с замками и на его основании всем мятежникам — даже Караччоло, даже Мантонне — дозволяется целыми и невредимыми выехать из города и удалиться во Францию. Как Вы понимаете, я не верю ни одному слову из этих досужих вымыслов. Поскольку Господь Бог дарует нам освобождение, было бы безумием оставить жизнь этим взбесившимся гадам, в особенности Караччоло, коему знакомы все углы и закоулки на наших берегах. Ах, если бы я мог войти в Неаполь с двенадцатью тысячами обещанных мне русских солдат, которым этот разбойник Ту гут, наш заклятый враг, помешал пройти в Италию! Тогда я делал бы что хотел. Но слава завершения всего дела выпадает на Вашу долю и на долю наших бравых крестьян, воевавших с помощью одного лишь Господа нашего и безграничного его милосердия.
Фердинанд Б."
А вот письмо королевы. Как и послание короля, мы даем его в буквальном переводе, не меняя ни единого слова.
В этих строках распознаешь все то же лицемерие и то же упорство.
"Я пишу Вашему преосвященству не всякий день, хотя горячее желание моего сердца именно таково. Уважая многочисленные и тяжкие труды Ваши, я заверяю Вас в самой живой моей признательности за обещание милосердия и призывы к послушанию, на которые не захотели откликнуться мятежники, закоренелые в своем упрямстве; последнее весьма меня печалит ввиду тех бедствий, которые произойдут от сего неисправимого злонравия. Но для Вас это должно становиться с каждым днем все более убедительным доказательством, что, имея дело с подобными людьми, нельзя питать надежды на их раскаяние.
Одновременно с этим письмом прибудет, возможно, Нельсон со своей эскадрой. Он объявит республиканцам повеление сдаваться без всяких условий. Говорят, Караччоло ускользнет из наших рук. Это весьма бы меня огорчило, ибо подобный разбойник представлял бы ужасающую опасность для священной особы его величества. Посему я желала бы, чтобы предатель был лишен всякой возможности чинить зло.