Сан Феличе. Книга 2

— Должен с большим огорчением признаться, что это будет трудно сделать, — отвечал с улыбкой Сальвато.

— Может статься, не столь трудно, как вам кажется, если вы захотите быть моим ходатаем перед ними, тем более что я буду действовать по отношению к вам так же, как в первую нашу встречу. И даже сверх того: тогда я только утверждал, ныне же представлю доказательства.

— Верю вам на слово, господин кардинал.

— Все равно! Когда дело идет о жизни и чести, доказательства не помешают. Садитесь-ка рядом со мной, генерал, и сами оцените то, что я намереваюсь сделать. Чтобы остаться верным своему слову, я пренебрегаю — не скажу интересами, думаю, напротив, что служу им, — я пренебрегаю распоряжениями моего короля.

Сальвато поклонился и, повинуясь приглашению Руффо, сел с ним рядом.

Кардинал вынул из кармана ключ и, положив ладонь на руку Сальвато, произнес:

— Документы, которые вы сейчас увидите, показывал вам не я; это не важно, каким образом вы о них узнали: сочините на этот счет любую басню, а если ничего не сможете придумать, сошлитесь на тростник царя Мидаса.

И, выдвинув ящик стола, он протянул Сальвато письмо сэра Уильяма Гамильтона.

— Прежде всего прочитайте эту бумагу, она от первой буквы и до последней написана рукою английского посла.

— О! — воскликнул Сальвато, пробежав глазами письмо. — Узнаю карфагенское вероломство: "Сначала сочтем пушки, и если мы сильнее, то никаких договоров". Так. Что же дальше?

— Дальше? Не желая обсуждать столь важное дело с простыми капитанами кораблей, я лично отправился на борт "Громоносного", где имел часовую дискуссию с сэром Уильямом и милордом Нельсоном. В результате этой дискуссии, в ходе которой я отказался от всякого рода сделок со своей совестью, и появилась эта бумага, написанная, как видите, собственноручно милордом Нельсоном.

И кардинал передал Сальвато бумагу, начинающуюся словами "Контр-адмирал Нельсон…" и кончавшуюся фразой "… этот договор, по его разумению, не может выполняться до ратификации его Их Сицилийскими Величествами.

— Вы правы, ваше преосвященство, — сказал Сальвато, возвращая письма, — это действительно документы величайшего исторического значения.

— А теперь скажите, что мне было делать и что бы предприняли на моем месте вы? Думаю, то, что я и сделал, ибо для честного человека тут нет выбора. Вы написали бы, не правда ли, комендантам замков — иными словами, вашим врагам — и дали бы им понять, что именно происходит. Вот мое письмо. Разве оно не ясно? Разве не содержит оно приблизительно то же самое, что на моем месте написали бы вы, то есть добрый совет, поданный противником, придерживающимся правил чести?

— Должен признаться, господин кардинал, раз уж вы призываете меня в судьи, что до сих пор ваше поведение столь же достойно, сколь поведение милорда Нельсона…

— … необъяснимо, — подсказал кардинал.

— Я хотел употребить совсем иное слово, — улыбнулся Сальвато.

— А я, дорогой генерал, — подхватил Руффо с откровенностью, на какую иногда толкала его могучую натуру способность увлекаться, — я говорю "необъяснимо", ибо для вас, не знакомого с адмиралом, его поведение поистине необъяснимо, но оно вполне объяснимо для меня. Послушайте меня как философ, то есть как человек, возлюбивший мудрость, ибо мудрость есть не что иное, как истина, а истину о Нельсоне я и намереваюсь вам открыть. Пусть совпадет, ради его чести, мое суждение с судом наших потомков!

— Слушаю, ваше преосвященство, — отозвался Сальва-то, — и нет надобности говорить, с каким великим интересом.

Кардинал продолжал: