Сан Феличе. Книга 2

Поэтому среди тех, кто в первый же вечер по приезде пришел засвидетельствовать ему свою преданность, Фердинанд увидел своего товарища по бегству из Альбано. Однако присутствие герцога нисколько не удивило короля, и, вместо приветствия, он сказал лишь: "Я знал, что ты найдешь средство приехать".

Мы помним, что в числе магистратов, явившихся на поклон к королю, был его старый знакомый президент Кардилло, который, приезжая в Неаполь, всегда имел честь один раз обедать у короля; зато и король, всякий раз бывая в Палермо, по меньшей мере дважды приезжал поохотиться в его великолепное поместье в Илличе.

Король делал исключение в пользу президента Кардилло среди всех своих симпатий и антипатий. Аристократ по рождению, но с замашками простолюдина, Фердинанд, как правило, гнушался дворянством мантии. Но в Кардилло его привлекали два весьма существенных качества президента. Король любил охоту, а президент Кардилло, после Нимрода и короля Фердинанда, был поистине одним из самых страстных охотников, когда-либо существовавших на свете; к тому же король терпеть не мог прически "под Тита", а также усов и бакенбард, а Кардилло не имел не одного волоса на голове и ни малейшего признака щетины на щеках и подбородке. Величественный парик, под которым достойный магистрат скрывал свой лысый череп, был тем редким преимуществом, которое милостиво принималось королем. Поэтому, увидев Кардилло, Фердинанд сразу же выбрал его своим четвертым постоянным партнером для игры в реверси; другими постоянными его партнерами были герцог д’Асколи и маркиз Маласпина.

Остальными игроками без карт, как бы министрами без портфелей, были: князь Кастельчикала, единственный из трех членов Государственной джунты, кого королева удостоила своим покровительством, взяв с собой в Палермо; герцог Чирчелло, кого король только что назначил министром внутренних дел, и князь Сан Катальдо, один из богатейших собственников Южной Сицилии.

Эта королевская упряжка, если нам будет позволено назвать так трех придворных, которых король соблаговолил выбрать для игры в реверси, представляла собой самое странное собрание чудаков, каких только можно себе вообразить.

Нам уже знаком герцог д’Асколи, но едва ли мы бы назвали его настоящим придворным. Это был один из тех благородных людей, мужественных и верных, какие так редко встречаются при дворе. Его преданность королю была бескорыстна и свободна от честолюбия. Никогда ему не доводилось просить у короля почестей или какой-нибудь денежной подачки, никогда он не напоминал ему об обещанной милости. Герцог д’Асколи являл собой тип истинного дворянина, глубоко чтившего королевскую власть как священный, Богом установленный институт; он добровольно разделял с нею ее задачи, чистосердечно вменив их исполнение себе в обязанность.

Маркиз Маласпина, напротив, являл собой одну из тех сварливых, склочных и упрямых натур, которые всему противятся и, однако, кончают тем, что подчиняются любому приказу своего господина, мстя за свое повиновение колкими словечками и мизантропическими каламбурами. Он, как сказала Екатерина Медичи о герцоге де Гизе, был похож на окрашенный в цвет железа тростник, который сгибается, если на него надавить посильнее.

Четвертый, президент Кардилло, был уже нами представлен, но, чтобы закончить его портрет, добавим несколько штрихов.

Кардилло до приезда Фердинанда был самым страстным, но и самым плохим игроком в Сицилии; после прибытия короля ему пришлось бы отправиться на поиски какой-нибудь деревни в Сардинии или Калабрии, если бы он пожелал, как Цезарь, всегда оставаться первым.

Будучи допущен к карточной игре короля, президент Кардилло уже в первый вечер не замедлил тут же проявить всю меру своей неспособности соблюдать требования придворного этикета.

Одна из главных забот игроков в реверси — избавиться от своих тузов. Король Фердинанд, заметив, что, имея возможность освободиться от туза, он оставил его у себя на руках, воскликнул:

— Какой же я, однако, осел! Я мог бы скинуть туза, а не сделал этого!

— Ну что вы, ваше величество! Я-то еще больший осел, чем вы! Мог взять валета червей, да не взял!

Король расхохотался, и президент, к которому он благоволил, вошел в еще большую милость. Откровенность Кардилло, вероятно, напомнила королю бесцеремонные манеры его славных лаццарони.

Пока это были только слова. Но обычно президент не ограничивался одними словами. Он прибегал и к действиям. При малейшей оплошности партнера или пустячном нарушении правил игры в него летели жетоны, карты, деньги, подсвечники. Когда же Кардилло сидел за столом его величества, бедняге приходилось обуздывать свой бешеный нрав, так сказать, надевая на него намордник.