Сан-Феличе. Книга вторая

В церкви, на клиросе, слева от алтаря вынули одну плиту, и началась заупокойная служба.

Неаполитанский народ во всем доходит до крайности: быть может, те самые люди, что хлопали в ладоши, когда вешали Караччоло, теперь заливались слезами и громко рыдали под звуки молитвы, которую читали священники над его гробом.

Мужчины били себя кулаками в грудь, женщины раздирали лицо ногтями.

Можно было подумать, что королевство постигло какое-то общее несчастье, поистине всенародное бедствие.

В действительности же скорбь по адмиралу охватила только небольшое пространство от спуска Джиганте до Ка-стель делл'Ово, и в ста шагах отсюда продолжали жечь дома и убивать патриотов.

Тело Караччоло положили не в его фамильный склеп, а в поспешно сооруженную гробницу, на гроб опустили плиту, не отметив никаким знаком, что именно здесь покоится защитник неаполитанской свободы, ставший жертвой Нельсона.

Жители квартала Санта Лючия, мужчины и женщины, до самого вечера молились на могиле, а с ними и монах.

Когда стемнело, монах поднялся с колен, взял свой посох из лавра, оставленный за дверью дома, где лежал Караччоло, взошел вверх по спуску Джиганте, проследовал по улице Толедо, где ему почтительно кланялись все бедняки, и вошел в ворота монастыря святого Ефрема. Через четверть часа он вышел оттуда, погоняя перед собою осла, и двинулся вместе с ним по дороге к мосту Магдалины.

Едва он достиг аванпостов армии кардинала, как на него посыпались выражения симпатии, еще более многочисленные, а главное, более бурные, нежели в городе; шум голосов, вызванный его появлением, возвестил Руффо о его прибытии, и двери дома отворились перед старым знакомым кардинала.

Он привязал осла к дверному кольцу и поднялся по лестнице во второй этаж. Кардинал сидел на выходившей в сторону моря террасе, наслаждаясь вечерней прохладой.

Заслышав шаги монаха, он обернулся и сказал:

— А, это вы, Фра Пачифико! Монах, вздохнув, отвечал:

— Я самый, ваше преосвященство.

— Рад, рад увидеть вас снова. На протяжении всей кампании вы были добрым и храбрым слугою короля. Вы пришли просить меня о чем-нибудь? Я сделаю все, что в моей власти. Но предупреждаю вас заранее, власть моя не столь уж велика, — добавил он с горькой усмешкой.

Монах покачал головой.

— Надеюсь, — сказал он, — что то, о чем я пришел вас просить, монсиньор, не превышает пределов вашей власти.

— Ну что ж, говорите.

— Я пришел, монсиньор, просить вас о двух вещах: отпустить меня, поскольку кампания завершена, и указать мне, каким путем я должен следовать, чтобы прийти в Иерусалим.

Кардинал поглядел на Фра Пачифико с удивлением.

— Отпустить вас? Мне кажется, что вы сами себя отпустили, не спрашивая моего согласия.

— Монсиньор, я действительно вернулся в свой монастырь, но и там я все время был готов исполнять приказания вашего преосвященства.

Кардинал жестом выразил одобрение.

— Что же касается дороги в Иерусалим, — продолжал он, — то нет ничего проще, как указать вам ее. Но могу ли я сначала спросить вас, любезный Фра Пачифико, не боясь показаться нескромным, что вы собираетесь делать в Святой земле?

— Совершить паломничество к Гробу Господню, монсиньор.

— Вас посылает монастырь или это покаяние, которое вы сами на себя наложили?

— Да, покаяние, и я сам его на себя наложил. Кардинал на минуту задумался.

— Вы совершили какой-нибудь великий грех? — спросил он.

— Боюсь, что да! — отвечал монах.

— Вы знаете, — сказал кардинал, — что Церковь облекла меня большими правами.

Монах покачал головой.

— Монсиньор, — молвил он, — я верю, что наказание, наложенное человеком на самого себя, более угодно Богу, нежели покаяние, предписанное другими.

— А каким образом намерены вы совершить это путешествие?

— Пешком и собирая по пути подаяние.

— Это будет долгий и утомительный путь!

— У меня достанет сил.

— Это опасный путь!

— Тем лучше! Я не прочь отлупить по дороге кого-нибудь другого, а не беднягу Джакобино.

— Чтобы путешествие ваше не затянулось, вам придется время от времени просить у капитанов кораблей, чтобы вас переправляли по морю.

— Я обращусь к христианам, и когда скажу им, что иду поклониться Господу нашему Иисусу Христу, они мне не откажут.

— Но, может быть, вы все же предпочтете, чтобы я рекомендовал вас капитану какого-нибудь английского корабля, направляющегося в Бейрут или в Сен-Жан-д'Акр?

— Я не хочу ничего принимать от англичан, они еретики! — возразил Фра Пачифико с выражением неприкрытой ненависти.

— А больше вам их не в чем упрекнуть? — спросил кардинал, проницательно заглянув монаху в глаза.

— И потом, они повесили моего адмирала! — добавил Фра Пачифико, грозя кулаком в сторону британского флота.

— Это и есть тот грех, за который ты пойдешь к Гробу Господню просить им прощения?

— Прощения для себя!.. Не для них.

— Для тебя? — спросил Руффо с изумлением.

— Разве я им не споспешествовал? — возразил монах.

— Каким образом?

— Служа неправому делу. Кардинал улыбнулся.

— Значит, по твоему суждению, дело короля неправое?