Сан-Феличе. Книга вторая

Она встретила шествие криками радости вперемежку с бранью и проклятиями. Но жертва была так молода, так прекрасна и покорна, о ней столько ходило разных слухов, столько разговоров, порою не лишенных интереса и вызывающих сочувствие, что через несколько минут проклятия и угрозы стихли и на площади постепенно воцарилась тишина.

Крестный путь Луизы был определен заранее. По улице Трибунали через Порт'Альба процессия вышла на улицу Толедо, потом двинулась вдоль по этой улице, запруженной народом.

Казалось, стены домов были сложены из голов. В конце улицы Толедо священники повернули налево, прошли мимо Сан Карло, свернули на площадь Кастелло и вступили на улицу Медина, где, как мы помним, находился дом Бек-керов.

Парадная дверь была превращена во временный алтарь; основанием его служил своего рода жертвенник, украшенный бумажными цветами и свечами, которые погасли под порывистым ветром.

Процессия остановилась, образовав широкий полукруг; в центре оказалась Луиза.

Ряса на ней промокла под дождем и прилипла к телу; вся дрожа от холода, она опустилась на колени.

— Молитесь! — сурово приказал ей один из священников.

— Блаженные мученики, братья мои, — проговорила Луиза, — помолитесь за такую же мученицу, как вы сами!

Остановка длилась минут десять, потом двинулись дальше.

На этот раз мрачная процессия, вернувшись тем же путем, пошла по улице Мола, по улице Пильеро, по улице Нуова вдоль моря, через Рыночную площадь вернулась в кварталы старого города и остановилась перед высокой стеной, у которой расстреляли Беккеров.

Мученица до крови изранила себе ноги о выбитую каменную мостовую набережной, вся заледенела на морском ветру. При каждом шаге у нее вырывался глухой стон, но церковные песнопения заглушали эти тихие стенания. Силы ее были на исходе, и кающийся поддерживал ее, обняв рукой за талию.

У стены повторилась та же сцена, что и у банкирского дома.

Сан Феличе склонилась, вернее, упала на колени и почти угасшим голосом повторила свою молитву. Очевидно было, что, измученная недавними родами и путешествием по бурному морю, она не выдержит страданий последних часов: если ей придется преодолеть еще хотя бы половину пройденного пути, она умрет, не дойдя до эшафота.

Но она дошла!

На последней остановке у стены до нее донесся как отдаленный гром глухой рев двадцати или тридцати тысяч лаццарони, мужчин и женщин, уже собравшихся на Рыночной площади, не считая тех, кто, словно устремляющиеся к озеру потоки, стекались по сотням улочек, по непроходимому сплетению переулков, упирающихся в эту площадь, — этот форум неаполитанской черни. Луиза ни за что не смогла бы пробиться сквозь плотную толпу, если бы любопытство не сотворило чудо: ряды расступились, давая ей дорогу.

Она шла с закрытыми глазами, опираясь на своего утешителя и поддерживаемая им, как вдруг почувствовала, что обвившая ее талию рука дрогнула. Глаза ее невольно открылись… Она увидела эшафот!

Он был воздвигнут напротив маленькой церкви Святого Креста, как раз на том месте, где был некогда обезглавлен Конрадин.

Эшафот состоял из простого маленького помоста, приподнятого метра на три над уровнем площади, и помещенной на нем плахи.

Он был открыт, ничем не огорожен, чтобы зрители не упустили ни малейшей подробности предстоящей драмы.

На эшафот надо было подняться по лестнице.

Лестница, предмет роскоши, была пристроена не ради осужденной, а для удобства Беккайо, который не мог бы взобраться по приставной лесенке на своей деревянной ноге.

На колокольне церкви Святого Креста пробило десять, когда священники, кающиеся и монахи выстроились вокруг эшафота, а осужденная подошла к нижней ступени лестницы.

— Мужайтесь, — сказал ей кающийся. — Через десять минут вас будет поддерживать не моя слабая рука, а могучая длань Божья. От этого эшафота до неба ближе, чем от мостовой до эшафота.

Луиза собрала все свои силы и поднялась по лестнице. Беккайо ее опередил, и при появлении на помосте мерзкой и уродливой его фигуры толпа дружно завопила.

На всем доступном взору пространстве видны были только шевелящиеся головы, разинутые рты, жадно горящие глаза.

Только в одном проеме виднелась кишащая народом набережная, а за ней расстилалось море.

— Ну что, готовы мы, наконец? — прорычал Беккайо, ковыляя по помосту на своей деревянной ноге и размахивая топором.

— Когда придет время, я вам скажу, — отвечал кающийся.

И, с бесконечной нежностью обратившись к осужденной, он спросил:

— Нет ли у вас какого-нибудь желания?

— Хочу вашего прощения! Вашего прощения! — воскликнула Луиза, падая перед ним на колени.

Кающийся простер руку над ее склоненной головой.

— Будьте все свидетелями, — провозгласил он звучно, — что от своего имени и от имени людей и Бога я прощаю эту женщину!

Тот же грубый голос, который уже прозвучал у дома Бек-керов, веля мученице молиться, послышался теперь снизу, из толпы, окружавшей эшафот:

— Разве вы священник, что даете отпущение грехов?

— Нет, — отвечал кающийся. — Но хоть я и не священник, права мои не менее святы: я ее муж!