Сан-Феличе. Книга вторая

На следующий день должен был появиться первый номер газеты. Пока обсуждался вопрос о том, должен ли «Партенопейский монитор» подписываться, его первый номер тут же и составлялся.

Вокруг крытого зеленым сукном большого стола с чернилами, бумагой и перьями сидели пять или шесть человек — члены комитетов — и сочиняли указы, которые завтра должны были быть расклеены. Председательствовал Карло Лауберг.

Указы касались королевского долга, который признавался национальным; в этот долг оказались включенными все кражи, совершенные королем в момент его отъезда из Неаполя, будь то в частных банках или в благотворительных учреждениях, таких, как ломбард, приют для сирот и Serraglio dei Poveri 27.

Затем шел декрет об оказании помощи вдовам мучеников революции и жертвам войны, матерям героев, которым предстояло погибнуть за родину. Этот декрет принадлежал перу Мантонне; закончив его, он написал на полях, рядом с последним параграфом, следующее примечание: «Я надеюсь, что моя мать получит когда-нибудь право на эту милость».

Далее следовал декрет о снижении цен на хлеб и макароны, об уничтожении ввозной пошлины на масло, об отмене целования рук у мужчин и титула «превосходительство».

За столом, в стороне, генерал Дюфресс, комендант города и замков, сочинял следующий любопытный указ о театрах:

«Комендант города и замков.

Каждодневные жалобы на военных всех чинов, присылаемые муниципальным советом и директорами разных театров, обязывают меня напомнить вышеупомянутым военным об их обязанностях, что я и делаю систематическими предупреждениями. Настоящий указ оповещает, что, если кто-либо, вопреки дисциплине, забудется настолько, чтобы пренебречь своими обязанностями в отношении общества, он будет строго наказан.

Театры издавна учреждались для воспроизведения смешных сторон, пороков и добродетелей народа, общества и отдельных людей; во все времена они были центром собрания людей, объектом уважения, местом просвещения для одних, мирного увеселения для других и отдыха для всех. Ввиду таких соображений с начала французского возрождения театры именуются школой нравов.

Следовательно, всякий военный или другой человек, который возмутит порядок и нарушит приличия, что должны быть основным правилом поведения в общественных местах, позволив себе выразить актерам столь неумеренное одобрение или неодобрение, чем так или иначе прервет спектакль, будет немедленно арестован и препровожден стражем, следящим за buon govevno 28, в комендатуру города, дабы подвергнуться наказанию в соответствии с серьезностью совершенного проступка.

Всякий военный или другой человек, который, невзирая на изданные законы и приказы главнокомандующего уважать граждан и их собственность, вознамерится захватить в театре чужое место, что случается каждый день, также будет доставлен к коменданту города.

Всякий военный или другой человек, который, вопреки справедливым порядкам и обычаям театра, попытается, оттолкнув часового, силой взойти на сцену или проникнуть в уборные актеров, будет арестован и таким же образом препровожден к коменданту города.

Командиру стражи и заместителю коменданта города поручается наблюдать за исполнением настоящего распоряжения, и те, кто в случае беспорядка не арестует зачинщиков, сами будут подвергнуты наказанию как нарушители общественного спокойствия».

Закончив писать, генерал Дюфресс сделал знак Шампионне, читавшему какую-то бумагу при свете канделябра, что его указ готов и он хотел бы передать его генералу. Шампионне прервал свое чтение, подошел к Дюфрессу, выслушал его постановление и одобрил во всех пунктах.

Гордясь этим одобрением, Дюфресс подписал указ.

Тогда Шампионне попросил уделить ему минуту внимания и призвал к молчанию Веласко и Николино Караччоло, этих двух юных политиков, которым вместе едва было сорок три года и которые, в то время как люди серьезные занимались просвещением народа, забавлялись обучением попугая герцогини Фуско.

Молодые люди охотно повиновались. Своей мягкостью и в то же время твердостью, своим уважением к нравственности и любовью к искусствам Шампионне завоевал симпатии всех классов; и в Неаполе, городе по преимуществу неблагодарном, еще и поныне слышится некий отзвук, ослабленный временем, но все же различимый, что доносит до современников его имя через пять поколений и две трети века.

Шампионне приблизился к камину и, озаряемый светом от канделябра, развернул бумагу, которую он читал, когда Дюфресс прервал его. Своим мягким и звучным голосом он произнес на превосходном итальянском языке:

— Милостивые государыни и милостивые государи! Я прошу у вас позволения прочесть передовую статью «Партенопейского монитора», который появится завтра, в субботу, шестого февраля тысяча семьсот девяносто девятого года, — я считаю по старому стилю и думаю, что вы еще не вполне привыкли к новому, иначе я сказал бы «в субботу, восемнадцатого плювиоза». Вот корректурные оттиски этой статьи; я получил их только что из типографии. Поскольку она должна в некотором роде выразить мнение , всех, выскажите ваши замечания, если таковые будут.