Сан Мариона

Ощущая холодящую тяжесть кольчуги, Марион вскочил, лихорадочно ощупал пояс. Вот ножны. Меч при нем. Шум рубки уже стих. Кто-то стонал в темноте. Снизу доносились всхрапы лошадей и возбужденные голоса.

- Марион, на нас напали! - громко кричал лысый, хотя и стоял рядом. На нас напали, пока ты спал, мы отбивались! О небо, почему ты так крепко спал?..

- Во имя Уркациллы, не кричи громко. У меня звенит в голове! Кто напал?.. Где враг?

- Мы не знаем, кто набросился на нас подобно стае шакалов! Они уже исчезли, растворились в ночи...

Послышались тяжелые шаги. На холм, громко переговариваясь, шумно дыша, поднимались люди, кажется, что-то несли.

- Вы послали гонца в крепость?

- Нет, не успели... они окружили нас... мы отбивались... погибли четверо, двое ранено...

- Кто погиб?

- Золтан, Бурджан и двое молодых, ранен Большой Шрам...

- Зажгите факелы! - взревел Марион. - Во имя солнца, зажгите факелы!

Вспыхнуло сразу два факела. На холм поднялись гаргары. Марион бросился к ним. Гаргары молча положили на каменистую землю принесенные на плащах трупы. Трещали дымные факелы. Трупы Золтана и Бурджана были обезглавлены. Головы, выпачканные в крови, лежали рядом с телами. Плащи пропитались черной кровью. Марион опустился на колени, еще не веря, не желая поверить, осторожно поднял голову круглолицего Золтана, тихо позвал: "Золтан!" Черноволосая голова была холодна и липка, черные губы были раскрыты. В последнюю минуту он звал на помощь друга.

Марион плакал молча, на коленях, склонившись над неподвижными Бурджаном и Золтаном, плакал сквозь стиснутые губы, как плачут могучие духом, потрясенные горем воины. И поэтому окружающим его гаргарам казалось, что он просто задумался.

Кто-то легонько тронул его за плечо. Голос лысого произнес с участливой ноткой:

- Марион, может, послать гонца в крепость?

Да, надо подумать о безопасности города. Марион осторожно прикрыл тела друзей краями плащей, преодолевая неимоверную тяжесть, поднялся. В свете факелов лица гаргар были хмуры и отчужденны. А где валун, который скрывал навес? Где сам навес? Валяются колья, шесты, разбросаны факелы, как будто на вершине холма происходила схватка. Марион подумал, что все еще продолжает грезить. Как он мог очутиться на ближней заставе? Три фарсаха отделяло его от Золтана и Бурджана.

- Потушите факелы, - велел Марион. - В ночи свет их далеко виден.

Гаргары неохотно исполнили приказание. Тихо было в степи. Бледнело уже небо над невидимым отсюда морем. Смутно брезжил рассвет.

- Как мы оказались на ближней заставе? - спросил Марион. Голос лысого гаргара неторопливо ответил ему:

- Мы долго сидели под навесом. Ты шутил, смеялся, рассказывал, как было бы хорошо жить, если бы в сердцах людей не было злобы, говорил что-то о седлах и рабе Рогае. Когда начало темнеть, заявил, что хочешь спать, лег и уснул. Мы даже и подумать не могли, что сон твой может быть так крепок. А потом... потом прибежал дозорный, им был Большой Шрам, и закричал, что в степи слышен топот, как будто сюда скачет конный отряд. Мы стали тебя будить - ты не проснулся. Отряд уже приближался, даже слышно было, как перекликаются хазары. Тогда мы из шестов навеса и плащей сделали носилки, едва вчетвером подняли тебя меж двух лошадей и поскакали сюда. Хазары гнались за нами. И настигли нас здесь... Мы рубились, Марион, пока ты спал, мы славно рубились! Много хазар полегло, роса на траве сейчас, наверное, красна от крови!.. Почему ты так крепко спал?..

- А может, не хотел просыпаться? - вкрадчиво спросил кто-то из гаргар.

Кровь бросилась в голову Мариону. Его обвинили в трусости! Кто посмел спросить? Кто? Он шагнул вперед, оглядывая попятившихся воинов, спросил хрипло:

- Кто?

Враждебное молчание было ему ответом.

14. ВРЕМЯ ОБИД

Души предков, незримо витающие над домашним очагом, оскорбленные деянием потомка, покидают его, лишая защиты семью, и тогда вероломная судьба спешит обрушить на беззащитных людей все накопленное зло и для них наступает "время обид". Немногие выдерживают его.

Застава Мариона вернулась в город после полудня, а весть о ночной схватке с бродячей шайкой хазар гонец привез раньше - утром. При возвращении возле коновязи ближнего холма почерневший от горя Марион увидел трупы лошадей Золтана и Бурджана, пронзенные стрелами. Над ними уже кружились, громко каркая, вороны, на примятой траве еще виднелись бурые пятна засохшей крови. Шея жеребца Бурджана была пробита двумя стрелами, и над спутанной рыжей гривой остро торчали граненные наконечники.