Сан Мариона

Геро тоскливо осмотрелся. Зачем его сюда притащили? Почему здесь хлопочут рабы? Страж подвел Геро к арабу Мансуру, который наблюдал за работой. Мансур злобно глянул на него и отвернулся, хлестнув плеткой по голенищу сапога. В памяти вспыхнул вчерашний вечер. Жаром ненависти облило душу. Вот он, в двух шагах - враг! Геро рванулся к арабу. Тот попятился. Натянувшаяся веревка отбросила мальчика назад, опрокинула на спину. Геро вскочил, страж опять опрокинул его, ударил сапогом.

Снизу по дороге, по которой страж тащил Геро от главных ворот, послышалось позвякивание оружия, топот ног. Из-за дымчато-белых акаций показались воины-персы. Между ними, на две головы возвышаясь, шел Марион со связанными за спиной руками. Широкая грудь его была выпачкана землей и почерневшей кровью. На лице запеклись кровоподтеки. Его тоже вели на веревке. Шел он спокойный, угрюмый, чуть откинувшись, и было видно, с каким трудом приходилось вести его персам. Они шумно сопели, ругались. По краям дороги следовала охрана с обнаженными мечами. Не менее двадцати человек сопровождало богатыря-лега. Геро, увидев отца, радостно вскрикнул. Марион вздрогнул, поднял голову, остановился, лицо его исказилось болью. Он не ожидал увидеть здесь сына, рванулся к нему. Четверо передних, ведшие его, поспешно отскочили, и Геро увидел, что сзади отца держали на веревке еще четверо воинов. Мариона вели на растяжках, как ведут на бойню быка. Геро опять закричал, бросился к отцу. Страж, злобно рванув веревку, свалил его на землю.

- Геро! - прогремел спокойный голос отца. - Геро, помни о матери и Витилии!

Только теперь мальчик понял, зачем рабы укладывают кучей хворост. Он глубоко вздохнул, поднимаясь с земли. Отец перед смертью не увидит слез и отчаяния сына. Отец перед смертью увидит сына мужчиной. Персы остриями мечей подтолкнули Мариона к хворосту. Подбежали два раба, торопливо принялись привязывать Мариона к столбу. Он сверху неотрывно смотрел на сына, ободряюще улыбаясь. Тело мальчика трясла дрожь, как при холоде, но и он улыбался в ответ спекшимися губами, ободряя отца, ведь он не знал того, что знал Марион, и делал то, что мог.

Снизу по дороге раздался конский топот. В сопровождении нескольких воинов-персов на белоснежном жеребце подъехал филаншах. Всадники остановились поодаль. И тотчас за спиной Шахрабаза возник лекарь Иехуда.

Рабы торопливо отбежали. Шахрабаз осмотрел площадку, приготовления, кивнул Мансуру. Тот, наклонившись, поднял плошку с горящим фитилем, поднес огонь к хворосту. Вспыхнули сухие ветки. Затрещало, задымилось. Задрожал над торопливо разрастающимся пламенем теплый воздух. И тогда голос Мариона прогремел сверху:

- Геро, запомни мой последний наказ: не надо мстить!

Но мальчик уже не слышал. Голова его бессильно повисла, и он рухнул на землю.

20. БОГИ МОГУТ ТОЛЬКО ПРИСУТСТВОВАТЬ

На берегу бесконечного темно-синего моря сидел человек в ветхом плаще и задумчиво чертил палочкой на песке знаки - песок, медленно струясь, засыпал их.

На площадке в крепости разгорался костер, и мечущиеся, жаркие язычки пламени уже касались босых ног Мариона. Возле площадки лежал мальчик.

Маджуд, Ишбан, Микаэль метались по переулкам нижнего города, собирая людей, и те выходили из домов и шли за ними. Мудрец Хармас брел за людьми, раздумывая, не уйти ли ему опять в пещеру, ибо он понял, что ничего не понял.

Протоспафарий Кирилл в плаще монаха с накинутым на голову глубоким капюшоном в сопровождении своих молчаливых спутников и охраны из воинов гаргар удалялся от Дербента, стремясь как можно скорее достичь побережья Понта. Он был удовлетворен своей миссией.

Талмид-хахам общины нудеев, собрав в своем доме в верхнем городе наиболее даровитых сородичей, обсуждал с ними устав сословия торговцев и менял. И все, в том числе и талмид-хахам, были оживлены и радостны.

Хазарин Рогай сидел на остатках гнилой соломы в сырой вонючей яме, и вокруг него во мраке вздыхали и шевелились люди. Здесь уже даже не разговаривали.

Перекупщик Обадий, окруженный некормлеными и непоенными овцами, жалобно вздымал к небу руки в своем дворе, проклиная неявившегося пастушонка, чувствуя себя несправедливо обиженным, ибо искренне верил в свою праведность.

"Благородный албан", надсмотрщик Дах-Гада, оглушительно хлопал бичом, подгоняя рабов на разгрузочной площадке, и он бы удивился, если бы ему сказали, что он жесток, ибо в жестокости заключалась его работа и наслаждение.

Много подростков, детей знатных, собралось сейчас возле водоема, договариваясь, как бы отомстить проклятому вонючему пастуху. Они жаждали мести.

Предводитель берсил Урсулларх в опустевшем становище точил меч, с нетерпением поджидая конницу великого кагана Турксанфа, раздувая ноздри в предвкушении радостей похода и обильной добычи. А что еще может быть целью жизни настоящего воина?