Сан-Мишель

Он посмотрел на девочку и спросил:

– Как тебя зовут?

– Оля, – оживилась она. – А мы будем пить вино?

– Вино, – он горько усмехнулся.

– Да?

Она вдруг весело засмеялась.

«Очевидно, внешне я все же не так ужасен», – усмехнулся и он.

– А как тебя? – спросила она.

– Что?

– Зовут?

Он налил божоле, красное, которое привез из Брюсселя.

– Олег.

– За любовь, Олег, – усмехнулась она, поднимая бокал, и он снова заметил в ее взгляде то же дерзкое выражение.

Они чокнулись и выпили.

– Ну, ближе к телу, как говорил Ги де Мопассан, – сказал он, поставив бокал обратно. – Прими-ка душ иди, а я потом сам тебе принесу полотенце.

Она медлила.

– А еще? – вдруг подняла бокал.

Он пожал плечами и опять разлил божоле. Она выпила и показала мизинцем на книги:

– Ты математик?

– Естествоиспытатель, – усмехнулся он.

«Когда-то мне казалось, что это просто, что это слишком просто: возвратно-поступательное движение шатуна, который входит и выходит в – из хорошо смазанной муфты – когда-то я все мечтал изучить квантовую механику».

– А это что? – кивнула она хромированный блестящий предмет.

– Собор Сан-Мишель.

Он посмотрел на макет.

– Ты там был?

Белый собор Сан-Мишель, где он сидел еще вчера, слушая как настраивают орган. В соборе было холодно. Мастер играл, а ученица спускалась вниз и слушала, а потом что-то громко говорила мастеру, которого там, на высоте органа, не было видно, а он очень хотел увидеть его лицо. В соборе было холодно, а в комнате на одной из улиц вблизи вокзала Гар дю Норд было жарко: два электрокамина, каждый по тысяче ватт, один стоял у широкого окна, которое служило витриной и где, расставив ноги в черных чулках сидела проститутка…

– В ванну иди, – глухо приказал он.

Она фыркнула и поднялась, дрогнув всем телом так, что его внезапно и остро пронзило желание.

– Или нет… Сюда.

Он грубо схватил ее и завалил на диван, одной рукой держа за шею, а другой нащупывая узкие трусики. Она не сопротивлялась и даже изогнулась в спине, помогая ему.

– Только не рви белье.

– Я не рву.

Он повернул ее голову, поймал губы, рот, расстегнул брюки, закрывая глаза и вздрагивая от горячего прикосновения ее пизды.

Делать, делать, делать, ибо это делается. Надевать, надевать, надевать, ибо это снимается и надевается опять. До конца, до конца, до, до самого конца…

– Е-е-е, – попробовала она вырваться.

– Потерпи! – рот ей зажал.

Как стеклодув, из осколков разбитого зеркала выплавлял он свой мучительный шар. Огненный! Он приподнялся и откинулся наискось, дернулся и обмяк.

– Как от удара саблей, – усмехнулась под ним блядь.

… белый собор Сан-Мишель и эти низкие бельгийские стулья с высокими спинками-полочками. Молящиеся вставали и шелестели листами псалмов. Если откинуть голову, думал он, голова ляжет точно на полочку, и это будет как гильотина. Он знал, что Бог есть и что Бог есть любовь.

Она внезапно выскользнула и, отодвинувшись, стала разглядывать его лицо.

– Ты такой жадный. У тебя что, давно не было?

– Чего?

– Любви.

– Любви?!

Он засмеялся громко, мучительно, закашлял, словно казня и еще раз казня.

– Что с тобой? – она испуганно отодвинулась. – Ты что, с ума сошел?

Он поднял голову и посмотрел на эту маленькую, голую. Она отпрыгнула и, поджав ноги, села на ягодицы, ее колени были разведены, и лоно, маленькое, аккуратное…

«Почему у них там ничего нет?»

Он вспомнил вдруг, как украл у Фудзи ее старый читательский билет: там была ее фотография.

– Что ты так смотришь? – испуганно сказала девочка. – Налей мне еще вина.

Она взяла со столика у дивана пустой бокал и играючи протянула к нему. Он нехотя поднялся, облапив по дороге ее маленькую грудь, ткнулся носом в шею, потом налил – все же сначала себе и только потом ей.

– У тебя есть кто-то постоянный? – спросил.

Подумал: «Что за дурацкий вопрос…»

– У меня есть муж, – усмехнулась она, глядя на него поверх бокала.

– И кто он?

– Крупье.

– Крупье?

Он с удивлением посмотрел на нее.

– Так, значит, ты богата?

– Да, – она зажигательно засмеялась и поджала плечо так, что он снова услышал в себе, как шевельнулось это – слепое, мучительное.

– Он что, старик?

– Он такой, как ты.

– Ты… любишь его?

– Да-а!

Она звонко засмеялась, глядя с насмешкой на него.

– Тогда зачем ты делаешь это?

– Нравится, – ответила вдруг бесстыдно и дерзко.

И не отводя взгляда, еще слегка раздвинула колени.

– Ты просто блядь, – сказал он, чувствуя снова, как разгорается и разгорается кровь.

– Это правда, – ответила она с какой-то ослепительной ненавистью, прекрасной ненавистью, словно освобождаясь от чего-то.

Он взял медленно из ее рук бокал и поставил. А потом тяжело, жадно навалился, подминая под себя. Подрагивая в его объятиях, она сначала нарочно уклонялась, распаляя и распаляя еще, и вдруг замерла. Он начал нежно и сладко.

«Зачем, зачем такое наслаждение, Господи?!»

Он приподнялся на руках, чтобы взглянуть под себя, чтобы увидеть эту последнюю правду: как там, под ним, его тело входит в ее. Она усмехнулась, безжизненно и глупо скосила глаза, открыла рот и перестала дышать.

«Играешь…» – Он вдруг разозлился и теперь продолжал, работая все резче и резче.