Раздался возглас. Потом крик. Парусиновый навес с красными и зелеными полосами заволновался, как живой. Но это был только Майкл, только Эдуард. Я увидел, как ткань прогибается под каждым их шагом, пружинит обратно, выбрасывая их в воздух, как игривых воробьев, и — в непотревоженную воду бассейна.