Санара. Книга 1

— Не заметно?

И кофе попробовала из упрямства — я заказала, я выпью. Почти не тряслись несущие ко рту чашку ладони.

— Жаль.

Он рассматривал манекены с тем же равнодушным любопытством, как недавно сама я. Мелькнула и тут же исчезла с горизонта мысль о том, чтобы включить в режим диктофона сотовый — увы, ни разу не пользовалась этим приложением, к тому же мобильник в сумке. Не подготовилась я к новой встрече, и принести в Управления доказательства угроз снова не получится. Идиотина.

— Как сестра?

Чтобы ответить спокойно, пришлось собрать всю выдержку в кулак.

— С сестрой все хорошо.

— Уверена?

Взгляд-лазер ближе к уху. Казалось, мой спутник просто принялся рассматривать другой бутик, мне же захотелось уклониться. Склониться под стол.

— Уверена.

В этот момент зазвонил сотовый — мелодией «Живи-кружи в любви», мелодией моей сестры Геры.

«Я не знаю, как это случилось» — лепетала и плакала трубка, — «Данка такая подвижная с утра… Как она вбила себе что-то под ноготь, как можно было так обо что-то запнуться?! Ума не приложу! Но теперь мы в травмпункт, к хирургу, ноготь, может быть, придется снимать…»

Заиндевевшей мне дали отбой на словах «все, за нами пришло такси…» под сопровождение детского рева на фоне.

— Все в порядке?

Я порадовалась бы этому вопросу, если бы его задал кто-то другой, не он. В устах другого человека это означало бы участие, небезразличие, но мужчина в голубой рубашке прояснял другое — тебе не хватит?

Сотовый из моих холодных и потных пальцев выскальзывал, я уронила его в сумочку.

— Ничего серьезного.

И отпила кофе, не чувствуя вкуса. Мое нутро, мой мир, как нестабильная юла, вращался на тонкой ножке — скоро он накрениться фатально.

— Пока ничего.

Этот несносный тип пришел по мою голову, и я никак не понимала — почему. Господи, мне двадцать лет, дорогу никому не переходила, зла не делала, грубого слова не говорила. А теперь все черное лезло из меня наружу.

— Давай… ты просто… уйдешь.

Попросила без надежды на успех. Он знал, о чем я.

— Увы.

Голова качнулась, пальцы под столом что-то покрутили — медальон?

— Почему?

— Почему…

Мой спутник проследил за кем-то идущим вдоль витрин слева направо, и я с удивлением заметила, что его зрачки в какой-то момент блеснули белым, как днища фотолинз. Тошнота подкатила и усилилась.

— Не делай больше ничего.

Впервые взмолилась я тихо и честно. Надоело.

— Я ничего не делаю. — «Почти». — Хорошо, что твой отец в госпитале под присмотром опытных врачей. Но и у них, как ты знаешь, случаются врачебные ошибки. А уж тем более у медсестер, так часто путающих лекарства…

Мне впервые было все равно, что сейчас я, наверное, начну публично тереть льющиеся по щекам слезы. Любого можно согнуть, а я мялась под чужим натиском, как бумага. Держалась из последних сил, чувствовала — мой враг не против поговорить, вот только о чем нам беседовать?

— Почему я? Это же… — Элементалы, изучение их привычек и свойств — дело всей моей жизни, — то, что я люблю. Бросить? Просто забыть?

Когда крошишься, хочется прояснить хотя бы что-то.

— Ну, почему же, — мужской голос низкий, на том пределе, когда ниже уже не хочется, а от существующего мурашки, — наблюдай, любуйся, радуйся соседству. Но алфавит не трогай.

Я давно уже не спрашивала, откуда он знает так много. Про алфавит мы с Кевином скрывали.

— Уплывут какие-то нужные лично тебе или твоей организации данные? Так ты бы лучше денег мне тогда предложил, — «как нормальные террористы», — чем вот так…

— Для меня там нет ничего.

— Знаешь наперед?

— Знаю.

— Тогда что с этим гребаным алфавитом не так?

— С ним все так.

Мой день уже испортился дальше некуда. Точнее, дальше было куда, но уже не хотелось. И я не думала, что мне дополнительно что-то пояснят, но человек со странным взглядом это сделал.

— Несвоевременная его расшифровка запустит череду нежелательных для людей событий.

— Для тебя лично?

— Я сказал.

— Ты не можешь этого знать, — я чувствовала, как проваливаюсь в гнев, как в бездну. — Не можешь!

И — никогда раньше этого не делала, — резко хлопнула ладонью так, что зазвенела чашка и вывалилась из блюдца на стол ложка.

На мою выходку обратили внимание разве что соседние парочки и еще встревоженный официант. Я извинилась перед ним взглядом. После чего услышала:

— Я это знаю.

— Откуда?

— Будет сложно объяснить.

— Я так и думала. Ты ничего… не можешь объяснить.

Мандабол. Но могущественный, ненавистный — я едва уже терпела наше с ним чересчур близкое соседство.

— Данку… зачем? — спросила тихо, зная, что вопрос сразу же уйдет в разряд риторических. — Никого не жалко?

И он впервые посмотрел на меня прямо. Что-то случилось со мной под этим взглядом — выстудилась снаружи градусов на десять темпаратура — в моле ощутимо похолодало, — приглушились невидимой ватой звуки. Все, кроме его голоса. И почему-то виделся мне идущий сквозь небытие, сотканный из хирургически-белого света тоннель.

— Ты найдешь другое занятие. Увлечение, хобби. Они поправятся, будут жить, как раньше — тебе решать.