Аид же считал все части яркими. В нем не было стремления проскакать по этапам совершения действа любви, как по классикам, лишь бы занять «солнышко»; каждый процесс был важен и уникален. Если поцелуй, то такой, чтобы дрожать от момента касания губ, от запаха кожи, мучительно не желать разъединения. Если дорожка по шее языком, то такая, чтобы судорогой от нежности свело все тело, если любить сосок на груди, то, как шедевр, прекраснее которого нет. И потому не важно, где у процесса начало или конец – одна томительная ласка перетекала в другую, третью, четвертую, бесконечную. Погружение в лоно, как подвид искусства, где ловится каждый вздох, впитывается каждая мелкая судорога – движение внутри ради движения, ради бесконечного кайфа, а не финала. И не поймешь, что ярче – россыпь судорог оргазма или же то, что к нему подводило…
Эта ночь стала особенно нежной, иступленной. Мы лежали обнявшись, моя голова на его плече; Санара умиротворен. Застывший посреди вселенной момент, породивший свой собственный мирок, где счастливы двое. Даже у ночи больше не было ни начала, ни конца, лишь эта секунда, где под моей ладонью ровно билось сердце, а стены спальни пропитались золотыми всполохами любви.
Аид впервые не боялся, наверное, устал. Размяк в моменте, плыл по нему неслышно, просто жил. Дышал, обнимал, пропитывался теплом и тишиной.
Я приподнялась на локте, легла подбородком ему на грудь – мои волосы гладили пальцы. Расслабленный мужчина, красивый, терпкий, желанный в любом состоянии. И эти глаза…
– Ты очень красивый, – прошептала тихо. – Очень.
В его взгляде можно было тонуть, как в теплом бархатном тоннеле.
– Красивый, когда мягкий и когда жесткий. Напряженный или задумавшийся, красивый, когда злишься, когда улыбаешься, подписываешь свои бумаги и когда пьешь чай на моей кухне.
Он пропитывался моими словами, как кекс патокой – опустились заслоны, раскрошились баррикады. Теперь он слушал и слышал, знал, что мои слова – правда. Это бесконечно приятно – чувствовать, как то, что ты говоришь, достигает мягкого центра души, отзывается в ней волшебными звездами.
– Мне никто этого раньше не говорил. Таких слов.
«Наверное, я красив лишь для тебя».
– Ну и дуры, – подытожила я легко. – Будь в них меньше страха, они бы заметили. Что твое лицо идеально, а цвет глаз изумителен. Насколько ты привлекателен, развит физически…
Я подумала и добавила: «Залипателен». Другого слова попросту не нашлось.
Теперь Санара улыбался не столько губами, сколько глазами.
– Знаешь ли ты, что каждым своим словом подписываешь бумагу, в которой написано, что ты только моя?
Я притворно нахмурилась.
– Я думала, что уже давно ее подписала.
Он улыбнулся. Так красиво, как улыбаются только свободные, легкие и очень счастливые люди. Исчезли все морщины и тяжесть из ауры; распахнутые створки сердца пропускали наружу лучи внутреннего солнца.
– Иди сюда…
Меня обняли, как обнимают самую любимую и желанную плюшевую игрушку, которую никогда-никогда не выпускают из рук и без которой не ложатся спать.
Санара прикрыл глаза. Замерло вокруг нас время.
Мы почти задремали, когда постороннее касание вывело меня из сна на поверхность.
Провидец? Я прислушалась к себе – сенсоры опасности спокойны. Ложная тревога?
Сон, однако, больше не шел. Я поворочалась и поняла, что Аид еще не спит, о чем-то думает. Тему эту начинать не хотелось – не здесь, и не сейчас, – но другого шанса могло не представиться.
– Аид…
– Да?
– Ты когда-нибудь видел Чародея?
«Не ночью он будет помянут», – прошелестело в поле Санары, и почти сразу потемнело от его колыхнувшегося настроения в комнате.
– Видел однажды. Давно. Мне было семнадцать, меня представили ему во дворце, как и остальных ребят, в которых он обнаружил судейский дар.
– Он силен?
Что-то тревожило меня, что-то неопределенное.
– Вероятно. Я не мог тогда оценить наверняка, а после лицом к лицу с ним не встречался. Знаю только, что вокруг него выстроены барьеры из защитных заклинаний. Он снимает их только для тех, с кем самолично выбирает встречаться.
«Я в их число не вхожу».
– Почему ты спрашиваешь?
Я поерзала.
– Он искал меня сегодня. – Аид быстро индевел, возвращался в рабочий режим. Мне этого не хотелось, и я постаралась успокоить: – Не нашел, я сбила его с толку, разбросала по острову своих двойников, а сил на то, чтобы отличить правильного, у него не хватило.
– Уверена?
– Да.
«Просто пришлось потратиться».
Санара догадывался об этом сам.
– Нам бы выдвинуться к семнадцатому острову. Не ждать.
Тишина.
– Выждать сколько-то придется.
– Почему?
– Потому что если мы сделаем это завтра, и он все-таки возьмет твой след, то получит бесценные координаты. Кто знает, кому он о них доложит? Сведения, даже такие важные, поверь моей практике, расходятся быстро. А после ищи-свищи всех «знающих».
Вроде бы логично, но…
– У меня, – слова приходилось выталкивать наружу с неохотой, – может быть не так много времени, как мне казалось.
Аид посуровел.